Элеонора Прохницкая - Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична
На следующее утро я встала ни свет ни заря и в половине седьмого утра уже сидела в электричке. В вагоне, кроме меня, было еще несколько пассажиров — помятых и непромытых мужчин с хмурыми лицами, сидящих в одинаковых позах на жестких, холодных скамейках с прислоненными к стеклу запрокинутыми головами и продлевающими, таким образом, по дороге на работу свой ночной сон. Я смотрела на них и думала: «Вот они, созидатели нашего светлого будущего! Те, которые должны были уже жить при коммунизме! Государственные люди, живущие на государственной земле, в государственных квартирах, получающие символические государственные зарплаты, создающие государственный продукт, который у них отбирается государством и распределяется на государственное усмотрение. Несчастные, обманутые, недееспособные, лишенные права что-либо решать за себя, нелепо и бессмысленно прожившие свою жизнь…»
…Электричка шла медленно, словно бы тоже не выспалась, останавливалась на всех остановках, неторопливо открывая и закрывая двери, и, почти что пустая, все отдалялась и отдалялась от Москвы. Было уже восемь, когда она прителепалась, наконец, в Софрино. Я выскочила из тамбура на платформу и всю дорогу до конторы пробежала бегом. Сердце мое колотилось и рвалось на части от мысли, что я могу опоздать и не застать на месте Воронкова. Делая над собой последние усилия и преодолевая лестницу через две ступеньки, я взлетела на второй этаж и, стараясь дышать ровнее, вошла в приемную.
— Ушел на территорию, — коротко и нелюбезно буркнула мне секретарша, стоя ко мне спиной и включая электрический чайник.
Обегав кругами несколько раз всю огромную, пыльную территорию завода и не найдя там Воронкова, я снова побежала в контору. От этой утренней часовой многокилометровой пробежки я изрядно согрелась, и пот струйками стекал по моей спине и по лбу. Воронкова на месте не было.
— Да, был, — сказала секретарь, глядя на себя в маленькое зеркальце и подмазывая ресницы, которые, видимо, не успела намазать дома, — но уже уехал по делам в Москву. Сегодня его не будет. Приезжайте завтра к 8 утра.
— Как уехал?! — я смахнула с брови соленую, теплую струйку, чтобы она не попала мне в глаз. — Еще ведь девяти нет?!
— Вас забыл спросить, когда ему ехать и что ему делать! — секретарша оторвалась от своего изображения в зеркальце и сердито посмотрела на меня. Я явно начала ее раздражать своими вопросами. — Вы думаете, что ему больше делать нечего, как сидеть в кабинете и вас ждать?!
— Нет, я так не думаю… извините… спасибо.
У меня не было сил ни рассердиться, ни обидеться, ни расплакаться. Было очень странное состояние, которое я испытывала в последнее время все чаще и чаще. Его трудно передать словами, и думаю, что ни один человек из цивилизованного мира не понял бы, что это такое, но мы, живущие в нашей дикой, бесправной и бесчеловечной Империи, испытываем его почти постоянно. Это чувство какой-то «подвешенности» в воздухе, какое-то «третье» состояние, нечто среднее между жизнью и смертью. Да, именно так! Это еще и не физическая смерть, но и не человеческая жизнь!
Ноги машинально вынесли меня на улицу, к дверям конторы, и я остановилась здесь в оцепенении, не соображая, куда мне идти и что делать дальше. В голове и в душе была абсолютная пустота. Ни на что не надеясь, совершенно бесцельно я побрела на территорию завода… Постепенно голова моя начала работать, и проснувшаяся слабая мысль все крепла и крепла, крутясь и повторяясь, словно заклинив, на одном месте: «Здесь я тоже ничего не добьюсь… ничего не добьюсь…» Уезжать, однако, в Москву мне не хотелось. Дойдя до того места, где голосистые крановщицы грузили на машины поддоны с кирпичом, я остановилась и долго смотрела на них и на выруливающие из длинной, скучной очереди грузовики, заполняющиеся у меня на глазах горками из яркого красного кирпича. «Кто эти счастливцы?» — с завистью думала я.
— За кирпичом приехали? — прозвучал у меня над ухом раскатистый бас.
Я вздрогнула от неожиданности. Подошедший ко мне высокий, грузный пожилой мужчина с белыми как лунь волосами, с орденскими планками на светло-сером пиджаке добродушно улыбался. Не дождавшись от меня ответа, поспешил поделиться со мной своей радостью.
— Моя очередь скоро подходит! Вон мой грузовик — третий, с голубеньким кузовом, видите?.. А ваша когда?
— А моя — никогда. Я просто так здесь стою. На экскурсию из Москвы приехала, — невесело пошутила я и рассказала ему про свои хождения по мукам.
— Представляете, я нигде ничего не могу добиться! Кругом — глухая, непреодолимая стена! Нам срочно нужен ремонт дома. У нас обвалился пол, произошла катастрофа, а никому нет никакого до этого дела!
— Эх, милочка! Да вся наша жизнь — одна большая, всеобщая катастрофа! Нравственная и социальная! Вот взять хотя бы меня. Я фронт прошел, правительственные награды имею, сорок лет на заводе оттрубил. И что в результате? Квартира 28 кв. м и пенсия сто тридцать два рубля, на которую еле-еле концы с концами свожу. А уж коснись того, если что-то купить надо, так такого унижения натерпишься, что ничего не захочешь! Мне как участнику войны специальное разрешение на покупку кирпича дали, так я с этим разрешением в кармане и с валидолом под языком десять дней вот тут, где мы с вами сейчас стоим, простоял. Нет кирпича, и точка! Другим грузят, а мне — нет! «Это для организаций!» — говорят. Спасибо одному доброму человеку! «Надо, — говорит, — дать тем, кто грузит, пару красненьких бумажек. Сразу кирпич найдется». Так я и сделал. Не подмажешь — не поедешь! И везде так! Вот в чем наша катастрофа!
— Господи! Да я согласна «подмазать», только не знаю кому и как! Мне бы хоть какой-нибудь бракованный, битый кирпич достать, на фундамент! — взмолилась я.
— А вот мы сейчас узнаем. Может, и поможем вашей беде, — седовласый ветеран улыбнулся и хитро, по-молодому подмигнул мне. Он подошел к крановщице, вероятно к той, с которой уже имел «деловые отношения», и о чем-то переговорил с ней. Она показывала рукой туда, откуда выезжали вагонетки с кирпичом.
— Идите сюда! — крикнул ветеран и помахал мне. Я рванула к нему со всех ног.
— Пойдемте! Надо найти Сергея Ивановича, он может сделать, — сказал он мне, когда я подошла к нему.
Переступая через усеявшие землю кирпичные обломки, мы направились к зданию, из которого «выезжал» кирпич. Это был цех по изготовлению кирпича, и там предстояло нам провести переговоры «на высшем уровне» с начальником цеха.
Сергей Иванович оказался невысоким, очень худеньким молодым человеком, почти мальчиком, с большими голубыми глазами, с пухлыми губами и с детским, ангельским выражением лица. Выслушав моего попутчика, он серьезно сдвинул белесые брови и мальчишеским, ломающимся голосом сказал:
