Алексей Карпов - Андрей Боголюбский
О людях, бывших рядом с Андреем Юрьевичем в первые годы его владимирского княжения, и пойдёт речь в следующих главах книги. Сначала о людях церкви — тех церковных иерархах, которые волею судеб или же волею самого князя оказались во главе Ростовской епархии, а значит, по логике вещей должны были стать его первейшими помощниками во всех благих начинаниях.
В 1158 году, то есть на следующий год после вокняжения Андрея, в Ростов прибыл новый епископ, грек Леон, рукоположенный в Киеве митрополитом Константином. Суздальская летопись говорит об этом одной фразой, без всяких подробностей, — затем, чтобы под следующим, 1159 годом сообщить: «Того же лета выгнаша ростовци и суждальци Леона епископа, зане умножил бяше церковь, грабяй попы» (в Московско-Академической летописи добавлено: «…зане умножил бяше церковь пустых, грабя попы»){160}.
Что именно было поставлено в вину Леону, мы можем только догадываться. «Умножал» церкви он едва ли в прямом смысле этого слова — не как Андрей Боголюбский, строивший новые храмы в своём княжестве. Известно, что епископу шла особая пошлина с каждого храма, и «умножение» церквей, скорее всего, означало умножение этих доходов — возможно, путём взимания пошлин не просто с церквей, но с престолов, которых в иной церкви насчитывалось несколько{161}. Добавление же составителей Академической летописи можно понимать в том смысле, что Леонтий возобновил взимание епископской пошлины и с тех церквей, которые стояли пустыми из-за отсутствия в них священников или прихожан и, следовательно, вообще не могли иметь никаких доходов. Это и вызывало недовольство как самих священнослужителей, так и, особенно, паствы. И хотя имя Андрея Боголюбского в связи с первым изгнанием Леона в Лаврентьевской летописи не упомянуто и инициатива всецело приписана «ростовцам и суждальцам», трудно сомневаться в том, что всё было сделано с одобрения князя. (В Никоновской летописи это изгнание Леона из Суздальской земли, напротив, представлено так, что епископа изгонял сам князь Андрей Юрьевич, «прельщен бысть от домашних своих злых»; но здесь, как мы ещё убедимся, многие события смешаны, в частности, первое изгнание Леона — с его же вторым изгнанием из Суздальской земли, а заодно и с изгнанием его предшественника епископа Нестора — также по клевете «от своих домашних». Масса дополнительных сведений о епископе Леоне приведена в «Истории Российской» В.Н. Татищева, но имелись ли у историка XVIII века какие-либо дополнительные источники или же он домысливал летописный текст, мы не знаем. Так, по сведениям (или догадке?) Татищева, Леон прежде был игуменом суздальского «Владычня» монастыря и «хотя не был учен, но гордостию надмен»; он попросту «купил» ростовскую кафедру у митрополита «сребром», и князь Андрей Юрьевич, не желая обидеть предстоятеля Русской церкви, оставил Леона во Владимире, притом что в Ростов вскоре вернулся изгнанный ранее Нестор, так что в Северо-Восточной Руси оказалось сразу два епископа. Летописный текст Татищев понимал в том смысле, что Леон был «вельми сребролюбив» и принуждал «строить вновь многие церкви, а попов грабил», за что ростовцы, «согласяся с суздальцы», и изгнали его{162}.[61] Такова одна из возможных трактовок событий, которую принимают и многие современные исследователи, но очевидно, что трактовка эта, во всяком случае, не единственная.)
Дело, по-видимому, было не только или даже не столько в корыстолюбии епископа. Новый митрополит грек Константин жёсткой рукой наводил порядок в расстроенных делах Русской церкви, и новопоставленные епископы должны были следовать заданным им курсом. Естественно, что это вызывало открытое неприятие жителей, а заодно и местных властей, привыкших не особенно считаться с церковными иерархами. Но на исходе 1158 года Константину пришлось бежать из Киева, а уже в следующем, 1159 году он умер в Чернигове. Причудливые повороты в его судьбе не могли не отразиться на положении тех епископов, которые были рукоположены им, в том числе, разумеется, и Леона. Последний и без того не чувствовал себя уверенно в Ростовской земле, ибо здесь помнили и о другом епископе — Несторе, некогда осуждённом митрополитом, но затем оказавшемся невиновным. Многие по-прежнему считали именно Нестора законным ростовским владыкой. «Леон епископ не по правде поставися Суждалю, — писал по этому поводу суздальский летописец, — Нестеру епископу Сужьдальскому живущю, перехватив Нестеров стол». Возможно, Нестор и сменил Леона, вернувшись в Ростовскую землю, а может быть, его появление здесь ещё при Леоне окончательно запутало ситуацию и способствовало изгнанию его соперника. Но, как выясняется, и Нестор не смог обосноваться в Суздале или Ростове надолго. Так что слова Татищева о двух епископах в Суздальской земле оказываются правдой. Больше того, число претендентов на епископскую кафедру с течением времени только возрастало…
Летописные источники весьма противоречиво освещают церковные события тех лет. Многое остаётся для нас неясным. Так, мы не знаем точно, сколько раз изгонялся Леон из Ростовской земли — дважды или трижды, кто сменял его на ростовской кафедре, а главное, когда именно и почему это происходило. Соответственно, непонятны остаются для нас и подоплёка действий князя Андрея Юрьевича в каждом конкретном случае, и его церковная политика в целом.
Судя по показаниям Киевской (Ипатьевской) летописи, вскоре после первого изгнания Леон вернулся на ростовскую кафедру — но опять ненадолго. Под 6670 годом (а это, применительно к хронологии данной части летописи, 1161/62 год) читаем: «Том же лете выгна Андрей епископа Леона ис Суждаля…»
Если учесть, что выше, рассказывая о событиях 1159 года, киевский летописец уже сообщал об изгнании Леона ростовцами и суздальцами, «зане умножил бяше церкви, грабяй попы», то получается, что это изгнание — второе, а следовательно, ранее епископ был возвращён или вернулся сам в свою епархию{163}.[62] В Киевской летописи его второе изгнание поставлено в связь с изгнанием из Суздальской земли младших братьев и племянников князя Андрея Юрьевича, а также «передних мужей» его отца (о чём речь пойдёт в следующей главе книги). Спустя какое-то время Андрей одумался и, по выражению южнорусского летописца, «покаявся от греха» и вновь вернул Леона. Но — делает важную оговорку летописец — вернул в Ростов, «а в Суждали не да (не позволил. — А. К.) ему седети». Между тем именно Суздаль в течение уже нескольких десятилетий считался местом пребывания епископа, так что Ростовская кафедра в греческих перечнях епархий Константинопольского патриархата официально именовалась Суздальской[63]. Насильственное пребывание епископа-грека в Ростове исключало слишком частое общение с ним князя. Но запрет «сидеть» в Суздале (и уж тем более во Владимире!) объяснялся не одной только личной неприязнью князя к епископу, тем более что общаться им пришлось уже довольно скоро. Как выяснилось, Андрей вынашивал планы разделения Суздальской епархии. Епископ нужен был ему в Ростове — но с тем, чтобы ближе к Владимиру или в самом Владимире оказался ещё один епископ, и притом лояльный по отношению к нему и его планам. А подходящий кандидат на это место у него имелся, и это был отнюдь не Нестор.
