Елена Прокофьева - Плевицкая. Между искусством и разведкой
Что ждало их всех, переживших революцию, отступление, ужасы эвакуации, тяготы "галлиполийского сидения"? Ничего хорошего в общем-то, но к тому моменту они к этому притерпелись и уже не ждали ничего хорошего от своей новой жизни.
Впрочем, немногие "галлиполийские сидельцы" согласились остаться и прожить на Балканах. Родился лозунг "Лицом к Европе", нашедший самый искренний отклик в душах изгнанников, и они понемногу начали перемещаться в сторону "цивилизации". Кое-кто уехал искать счастья в Америку — и, кстати, преуспел там, несмотря на Великую депрессию, потому что Америка всегда была страной эмигрантов и никто из "перемещенных лиц" не оставался там чужаком так долго, как в старой Европе, в Америке легче было адаптироваться, "органически слиться" с остальными. Но Америка в качестве "новой родины" была по-настоящему хороша только для тех, кто действительно хотел начать новую жизнь, позабыть все утраты и неудачи и во что бы то ни стало победить свою злую судьбу. Большинство же предпочло Францию по целой совокупности причин: во-первых, потому, что Франция более других стран изъявляла готовность и даже желание принять и устроить на своей территории остатки разбитой русской армии; во-вторых, потому, что (исходя, возможно, из предыдущей причины) во Франции было больше всего русских; в-третьих, потому, что большинство русских хорошо владело именно французским языком — вторым по популярности был немецкий, и в Германию тоже ехали, но с меньшей охотой, ибо памятны были еще кровопролитные сражения Первой мировой, и многие винили немцев в том, что случилось в России (действительно — эти тогда еще голословные обвинения на самом деле имели под собой серьезную материальную и документальную основу), да и к тому же после поражения в войне Германия была сотрясаема народными волнениями, что, естественно, отталкивало русских эмигрантов, намучившихся в своем ненадежном послереволюционном существовании. Но главной причиной все-таки оставалась первая — Франция готова была принять и обеспечить работой.
Другой эмигрант, Борис Прянишников, писал об этом: "Обескровленная в мировой войне, Франция остро нуждалась в рабочих руках на своих заводах, фабриках и шахтах. Она охотно принимала к себе белых офицеров и солдат, нашедших временный приют на Балканах. Потянулись во Францию тысячи офицеров, солдат и казаков. Рассеялись они по всему лику Франции. Многие осели в Париже и его окрестностях. Тяжело трудились, не жалуясь на тяготы жизни в чужой стране. Генералы, командовавшие в России армиями и корпусами, полковники, командовавшие полками, сели за руль такси. Три тысячи офицеров стали шоферами такси. Металлургия Эльзас-Лотарингии, шахты Деказевилля, автомобильные заводы "Ситроэн" и "Рено" в Париже, множество больших и малых предприятий по всей стране дали работу бездомным изгнанникам, борцам за свободу и честь России".
А один французский сахарозаводчик не постеснялся сказать в интервью:
— Русские белые эмигранты на наших заводах — это дар Божий, упавший к нам с небес.
В середине двадцатых годов перемещение бывших врангелевских офицеров и солдат велось по детально разработанному плану. В столицы Балканских государств присылались заявки на определенное количество рабочих из русских эмигрантов, исходившие от владельцев частных предприятий, перечислялись необходимые профессии, которым, впрочем, заказчики готовы были бывших "господ-офицеров" обучить. Заявки визировались министерством иностранных дел Франции. Желающим предлагался контракт на шесть месяцев, и эти шесть месяцев подписавший обязан был отработать под угрозой высылки из страны. Если же шесть месяцев будут отработаны, можно было остаться во Франции и искать себе уже работу по вкусу.
VIУ русской эмиграции в Европе были две столицы: Париж и Берлин. Русский Париж и русский Берлин. Вполне сравнимо с Петербургом и Москвой в покинутой России: тоже две столицы — новая и старая, официальная и историческая.
Париж, конечно, соответствовал Петербургу и стал центром культурной, светской и политической жизни русских эмигрантов — насколько возможна была сейчас для них, изгнанников, культурная, светская и политическая жизнь. Но так или иначе именно в Париже обосновались большинство уцелевших Романовых, и те из эмигрантов, кто заблаговременно перевел капиталы за границу и теперь мог жить в вполне сносных условиях, пусть даже и не сравнимых с их жизнью в царской России. Также большинство писателей, поэтов, актеров избрали для себя местом жительства город, куда до революции ездили "черпать вдохновение" в прогулках по Монмартру. Ни в одном городе мира не было столько русских ресторанов, сколько появилось их после революции в Париже.
Русский Париж был еще и столицей эмигрантской культуры. Сюда перебрались все… Театры, оперные труппы Агренева, Славянского и Царетели. Духовная академия. Писатели Иван Бунин, Дмитрий Мережковский, Иван Шмелев, Борис Зайцев и многие, многие другие, царившие на литературном Олимпе в России, творили теперь здесь, создавали литературные кружки… Художники Коровин и Бенуа, знаменитый иллюстратор Билибин… Русский балет Дягилева, все еще не знающий себе равных, танцовщики Нижинский и Фокин, балерины Анна Павлова и Карсавина… Академическая группа с известными всему миру учеными. Популярные толстые журналы едва ли не в полном составе редакции, знаменитые критики Ходасевич и Адамович. Книжные издательства. Большие ежедневные газеты: "Последние новости" и "Возрождение" с десятками тысяч читателей. Создавались новые газеты и журналы, некоторые выживали, некоторые погибали, будучи невостребованными. Но, в общем, культурная жизнь кипела.
И политическая тоже.
Центральный штаб РОВСа расположился именно в Париже — на улице Колизе.
Борис Прянишников сам — монархист, член РОВСа, относившийся к белой эмиграции в целом с искренним сочувствием, и со столь же искренней ненавистью ко всем, кто хоть немного сочувствовал большевистским идеям — в своих мемуарах о работе в РОВСе, написанных еще в начале сороковых годов во Франции и опубликованных в США в 1968 году, восторженно писал: "Париж — город-светоч, столица державы-победительницы в Первой мировой войне, заплатившей за победу многими сотнями тысяч своих сынов. Город, воплотивший в себе великую французскую культуру, влиятельный в мире политический центр. В ранние двадцатые годы стал Париж столицей русского Зарубежья. Дореволюционная Россия предстала здесь во всем своем былом, но ущербном величии. Тут поселились Великие князья Дома Романовых, уцелевшие в вихрях великой русской смуты. Заседал возглавленный М.Н. Гирсом Совет послов, представленный известными во всем мире русскими дипломатами. Жили бывшие царские министры, сенаторы, члены Государственного совета, депутаты Государственной думы, деятели безвременно скончавшегося Временного демократического правительства, проигравшего Россию партии Ленина. Глубоко переживали эмигранты трагедию России, обвал многовековой монархии, гибель едва народившейся, хилой русской демократии. Кипели в политических страстях остатки разбитых большевиками политических партий — монархисты, кадеты, октябристы, социалисты-революционеры, меньшевики и иные. Бывшие сановники и генералы писали мемуары, обличая противников и соперников, укоряя в ошибках единомышленников и понося инакомысливших. С трагизмом в голосе все спрашивали: как все это могло случиться? Кто же виноват? Множество новых организаций — политических, общественных, культурных, научных, профессиональных, благотворительных и иных — возникло в русском Зарубежье. Самые важные были в Париже. Не дремали и ленинцы, обеспокоенные мощью и влиянием многочисленных эмигрантов. В их толщу они протолкнули свои организации, и первый из них был построенный на тоске по России Союз возвращения на родину. Русское Зарубежье — Россия в миниатюре, бережно и благоговейно хранившая все лучшее от России царской, хранительница ее культуры и духовных ценностей. У этой зарубежной России была своя безоружная, но крепко спаянная армия — Русский Общевоинский Союз, объединивший в своих рядах десятки тысяч белых воинов. В Париже и в провинции жили чины РОВСа крепко спаянными группами. Тосковали по покинутой родине, мечтали о свержении власти большевиков, жаждали борьбы с ними. Жили сперва беспочвенными надеждами на весенние походы. С каждым годом все больше и больше таяли эти надежды. Нужно было искать иные пути и способы борьбы".
