Елена Прокофьева - Плевицкая. Между искусством и разведкой
Кроме того, в событиях отступления и "галлиполийского сидения" — корни всех грядущих событий, непосредственной участницей и даже главной героиней которых стала русская певица Надежда Васильевна Плевицкая.
Итак, в период отступления и "сидения" Плевицкая была вместе со всем народом — да просится мне перефразирование Ахматовой — "там, где народ ее, к несчастью, был". Правда, она-то была с другой частью народа — с той, что "под чуждым сводом" и вроде бы "под защитой чуждых крыл", но своды эти и крылья не давали подлинной защиты, и смею предположить, что в тот период — в начале двадцатых — эмигранты в Галлиполи были гораздо несчастнее тех, кто остался в России и кому чашу своего горя еще только предстояло испить в конце тридцатых.
Впрочем, природа души Надежды Плевицкой — Дежки Винниковой — была такова, что даже после тяжелейших потрясений она возрождалась к жизни и радости гораздо быстрее других людей.
Сломить ее было практически невозможно.
Во время отступления она была рядом со Скоблиным — правда, на том же корабле плыл и Юрий Левицкий, но Надежда уже давно привыкла к своему сложному положению "двоемужницы": формально она еще оставалась супругой Левицкого, но все окружающие давно уже считали ее женой генерала Скоблина. Женою невенчанной… Сама Надежда, в силу своего воспитания, даже после всех пережитых приключений, даже после всех тех объятий, в которых ей довелось за последние годы перебывать, все равно женой его себя не считала и положением своим при нем тяготилась.
Но наконец развод с Левицким состоялся, и в июне 1921 года последовало венчание со Скоблиным в галлиполийской церкви — посаженным отцом был сам генерал Кутепов, а адъютант полка, капитан Копецкий, встречая вернувшуюся из церкви чету у скромно накрытого стола, сказал:
— Приняли мы вас, Надежда Васильевна, в нашу полковую среду.
С тех пор корниловцы стали называть Плевицкую "мать-командирша".
Надежда Васильевна была настоящей "матерью-командиршей" корниловцев и исполняла для бесприютных этих людей все, что могла бы сделать для них мать: готовила, лечила, утешала — и стирала, стирала, стирала.
Ее боготворили — и при этом все до единого завидовали Скоблнну! Так осенью и зимой 1914 года завидовали однополчане поручику Шангину: тому, что у него была его "Дю". А Скоблину завидовали даже те, кто прибыл в галлиполийский лагерь с женами: изо всех офицерских жен одна Плевицкая не только с легкостью, без жалоб переносила тяготы лагерной жизни, но изо всех сил старалась облегчить ее окружающим. Она очень жалела их, этих аристократов, таких благородных, гордых, мужественных и отважных, но совершенно неприспособленных для мучительного повседневного быта, страдавших от отсутствия элементарного комфорта.
В полном составе галлиполийский лагерь просуществовал примерно год. Сначала его покинули те, кто, согласно разрешению французского командования, принял статус гражданских беженцев и присоединился к своим семьям в Константинополе или же просто попытался начать новую жизнь уже гражданских, а не военных. Они рассеялись по Турции и Греции, а некоторые уехали в Бразилию, трудиться на кофейных плантациях, но судьба именно этих беженцев сложилась наименее удачно — почти все они от скверного климата и непосильного труда погибли, другие же успели найти себе место в новой жизни прежде, чем в эту самую новую жизнь хлынула лавина военных беженцев после упразднения галлиполийского лагеря, так что поступили они все-таки дальновидно. Кутепов предал всех "отступников" анафеме, но удержать был бессилен. Он был главным в лагере, но над ним все-таки стояло французское командование.
Всего лишь раз в Галлиполи приехал Врангель. Для солдат и офицеров он уже давно не был настоящим командиром, поскольку место вождя прочно занял Кутепов. Врангель остался не более чем символом борьбы с большевизмом. Но Кутепов постарался сделать все, чтобы Врангель остался доволен, и по форме встреча была организована так, как если бы в Галлиполи принимали царя: на приветствие Врангеля "Здорово, орлы!" — военные, после традиционного "Здравия желаем, ваше высокопревосходительство", трижды прокричали "Ура!" — издревле такая почесть оказывалась только царям. Врангель прослезился от восторга и умиления. Старания Кутепова не пропали даром — вернувшись в Константинопль, Врангель с утроенной силой принялся хлопотать о своих бывших подчиненных. Он уже не надеялся на турок, французов и англичан и обратился к югославскому и болгарскому правительствам с просьбой принять и расселить в обеих странах офицеров и солдат разгромленной в Крыму белой армии. Он взывал к благодарности братьев-славян, напоминал им о понесенных Россией жертвах в борьбе за освобождение их от турецкого ига. Старания Врангеля увенчались успехом, хотя вряд ли причиной были сентиментальные чувства — политике вообще чужды сентименты. Югославия согласилась принять на постоянную пограничную службу на положение рядовых под командой югославских офицеров несколько тысяч врангелевских офицеров и солдат, находившихся в Галлиполи, и в июне 1921 года в Югославию отправилась вся кавалерийская дивизия во главе с генералом Барбовичем. А в конце августа того же года Кутепов объявил в приказе о предстоящей отправке дроздовцев и алексеевцев в Болгарию, и еще несколько тысяч человек покинули лагерь вместе со штабами, интендантскими, медицинскими и подсобными учреждениями. В декабре 1921 года последняя часть "1-го армейского корпуса" во главе с самим Кутеповым и его штабом, интендантством и госпиталями погрузилась на пароходы и отбыла в Варну. Одновременно туда же были переведены донские казаки с острова Лемнос.
Так перестал существовать галлиполийский лагерь.
Галлиполийские изгнанники оказались рассеяны по Балканам. К 1923, 1924 годам подавляющее большинство офицеров и солдат разгромленных армий Деникина, Врангеля, Юденича, Миллера, Колчака, Каппеля и прочих перешло на положение чернорабочих и осело преимущественно на Балканах, в Польше, Германии, Эстонии, Финляндии, Румынии и на Дальнем Востоке.
Но труды Кутепова не пропали даром, и среди военных эмигрантов, разбросанных теперь по всей Европе и половине Азии, уже давали всходы семена будущего РОВСа.
VЮрий Левицкий из Галлиполи отбыл куда-то в Югославию или в Сербию — ни Плевицкая, ни Скоблин точно не знали. Этого своего мужа Плевицкая тоже никогда больше не увидит — как и Эдмунда Плевицкого. Видимо, это было частью ее судьбы, предрешенной где-то на небесах: если уж расставаться с мужьями — то уж навеки, а не так, как другие разведенные супруги, которые время от времени встречаются в гостях у общих знакомых, приветливо раскланиваются и даже забегают друг к другу в гости — попить кофе, посоветоваться. А может быть, это стало знамением времени. И с Николаем Скоблиным она тоже расстанется в одну страшную ночь — навсегда. Только вот его женой она до конца останется. И поэтому, наверное, его одного можно считать ее настоящим мужем! Вместе с частью корниловцев Скоблин и Плевицкая перебрались в Болгарию.
