Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
После сеанса вышли погулять к каналу Гранде.
Андрею фильм понравился. Льву Кассилю — категорически нет. Между ними произошел спор.
Андрей стоял спиной к воде, а позади него был скользкий спуск. Вдруг он сделал шаг назад и стал катиться, как с ледяной горки, к воде. Я подала ему руку, пытаясь помочь, и тоже полетела к воде.
Всем было смешно. Ну, и что же тут смешного, когда Андрей в светлом костюме, а я — в светло-желтом в белый выпуклый горошек платье от мадам Леже скользим с невероятной быстротой к мутной воле, где неизвестно какая глубина?! Помог нам выбраться наверх прекрасный гондольер.
Мы были сердиты, что еще больше забавляло остальных. Лев Кассиль, несмотря на наше настроение, продолжал ругать фильм «В прошлом году в Мариенбаде». Андрюша нервничал: желваки его двигались с бешеной скоростью…
Вдруг я очень громко, почти крича, спросила у Кассиля:
— Стихотворение снять можно? Я вас спрашиваю — стихотворение снять можно?
Кассиль ничего не ответил, пожал плечами.
— Оказывается, можно, судя по «Мариенбаду», — говорю я. Мне показалось, что Андрею понравилось мое замечание».
Из дневника
«…Равенна! Праздник газеты «Унита», где будет демонстрироваться фильм «Иваново детство».
Мы поехали в Равенну ранним утром. Остановились в небольшом городке выпить по чашечке кофе. Здесь Антониони снимал «Красную пустыню». Андрею показали место съемок. Андрей долго глядел на траву перед домом, потом отходил на большее расстояние и все смотрел, смотрел…
Мне очень интересно наблюдать за Андреем, и у меня есть ощущение, что он чувствует, как за ним наблюдают, и чуть-чуть актерствует».
…В Равенне нас поселили в маленьком отельчике.
Андрей торопил меня:
— Пойдем скорее! Навестим Данте!
Мы пришли к могиле Данте.
Андрей отломил лавровую веточку от огромного куста, что рос возле могилы.
— Я награждаю тебя лавром!
— За что?
— Ты сейчас кроткая, как Беатриче… и тоже в алом платье, как она.
— А Беатриче была кроткой?
— Конечно.
— Эта веточка будет моим талисманом.
— Дай-то Бог. Мы счастливы! Ты знаешь об этом? — тихо сказал Андрей.
— Да, я знаю.
Вечером, на празднике газеты «Унита», после просмотра нашего фильма я испытала нечто невозможное и неповторимое!
Нас представили зрителям, мы сказали слова благодарности и сошли со сцены вниз. Все это происходило в роскошном саду. Меня плотно окружили люди. Было много женщин с детьми. Одна из них поднесла ко мне маленькую девочку, чтобы я ее поцеловала. Я поцеловала девочку, тогда мне начали протягивать других детишек, целовали мне руки и мужчины, и женщины. Их было очень много. Выстроилась очередь. Многие отчего-то плакали.
Я находилась в непонятном настроении. Нет объяснения этому новому для меня состоянию.
Я продолжала всех целовать и желала всем Прекрасного — на русском языке. Было ощущение, что меня понимают.
Длилось это около двух часов.
Андрей был рядом, чуть поодаль. В руках у него была книга, которую подарили мне. «Пиноккио» — Андрюша просил каждого, кто подходил ко мне, расписаться в ней в память об этом необыкновенном вечере. Все странички «Пиноккио» исписаны чудесными итальянцами. А Дмитрий Писаревский, в то время главный редактор журнала «Советский экран», написал мне: «Замечательной Валюшке в день ее подлинного народного триумфа в Равенне. Его скромный свидетель — Дмитрий Писаревский».
Нет, это был не триумф. Это было другое: я любила все и всех! И меня любили!
Я очень устала, но была счастлива, потому что была нужна.
15
Духота в зале достигает своего апогея. Леночкин голос словно отдаляется от меня, проваливаясь в ватную какую-то пустоту.
Стараюсь не смотреть на Инну Гулая, у меня это получается.
Думаю: «Отчего до сих пор не вызывают врача «скорой»? Вызовут ли вообще?..»
Вспоминаю, как на первом заседании увидела в зале вместо людей скелеты и только сейчас понимаю: это — от ощущения всеобщего какого-то предательства, узнаваемого для меня, связанного в моем представлении со смертью.
Услышь меня, чистый сердцем
Я очень хорошо помню, как столкнулась с ним впервые: предательством завершилась самая светлая и наивная пора моей жизни — юность. Имя этой поре — Саша Збруев… Это его облик возникает передо мной, когда кто-нибудь произносит, в общем-то, банальные и знакомые каждому слова — «первая любовь». Так же, как и первое пережитое мной в жизни предательство, я разделила ее с ним — веселым, хулиганистым арбатским мальчишкой.
Мое арбатское детство было прервано вскоре после возвращения папы с войны. Его заменила хлопотная, дорожная жизнь семьи военного. Переезды от очередного отцовского места службы к следующему, вплоть до старших классов школы, когда мы вернулись наконец-то в Москву. А я — на свою арбатскую родину.
Очень хорошо помню, как неприветливо встретила меня школа № 71: мы ухитрились вернуться прямо к экзаменам, совершенно не обрадовав этим руководителей школы, в частности завуча. «Как вы не понимаете, — возмущалась она, — это же столица! Разве сможет ваша дочь сдать экзамены у нас после какого-то дальневосточного села?! Да у нее, небось, и формы школьной нет!..»
И форма, к тому же очень нарядная, у меня была, и экзамены, к которым меня с таким трудом допустили, я сдала, получив одновременно первый урок горечи.
Училась я всегда на «отлично», на «отлично» сдавала и предмет за предметом. Новые учителя чуть ли не восхищались моими ответами и… ставили вместо пятерок четверки. Мое недоумение и обида не знали предела, папины уговоры отнестись к происходящему «философски» помогали мало.
Я не знала, что перед учителями поставили «сверхзадачу» — как можно меньше детей допустить к учебе в 8-м классе, как можно больше — отправить в ПТУ. И хотя в восьмой класс прорвалась, московскую школу невзлюбила сразу. К тому же на Дальнем Востоке остался мальчик, заставивший впервые в жизни мое сердце биться быстрее.
Как-то, после очередного экзамена, выйдя из ненавистной 71-й школы, присела я в соседнем скверике, дабы предаться в одиночестве своей печали по всем этим поводам. Но приступить к грустным размышлениям не успела. Мое одиночество нарушила незнакомая, очень хорошенькая девочка:
— Привет! Тебя Валентиной зовут?
— Да.
— Меня Ларисой… Слушай, у меня к тебе просьба. Сейчас из школы выйдет один мальчик, Саша Збруев. Можно, я подожду его возле тебя? А то неудобно ждать одной… Знаешь, я его люблю…
