Андрей Богданов - Суворов
По данным Суворова, спастись удалось отряду Валевского и полку из 1,5 тысячи человек, стоявших за стенами в Ландскроне. Успешно бежали 11 французских офицеров, совершивших антраша вместе с Дюмурье, и до 2 тысяч шляхтичей, для которых маневр «умыкания» куда глаза глядят был основной формой боевых действий (Д I.263, 267).
Перед появлением Суворова конфедераты поссорились. Поэтому целым осталось ушедшее от генерала Миончинского войско Казимира Пулавского. Этот богатырь, по сведениям Александра Васильевича, двинулся на Замостье, «шкодя» по пути отрядам Главной армии. Суворов, похоронив планы французского правительства и около тысячи конфедератов, переполнив Краков пленными, число которых было для гарнизона «очень отяготительным» (Д I.264), устремился к Замостью. Там королевский комендант, польский гарнизон и чиновники уже присягали Пулавскому.
В 6 часов по полуночи 22 мая 1771 г., доложил Суворов, «прорвавшись сквозь труднейшие дифиле, с поражением мятежников обошли мы город по форштату (предместью. — Авт.): натурально! Пехота, идя напереди, взяла их и дала дорогу кавалерии. Наши три Санкт-Петербургских эскадрона на стоявшую их конницу в местечке по форштату ударили на палашах, потом на их лагеря, и так мы их потрепали и распушили… Было ли что в наш век труднее?!» Он рекомендовал к наградам все войско, особенно «предводителей его, господ майоров Санкт-Петербургского (карабинерского полка) Рылеева, которой их первый начал рубить, и Сомова, которой ему очистил пехотой, густой колонной, всю ту дорогу. Самым первым был Суздальского (мушкетерского полка) порутчик Борисов с егерями и так названными легкими фузелерами, там, где даже и казак пробраться не мог. Ротмистр Леман стрелял из пушек перекрестным огнем, но господина Рылеева храбрость и диспозиция все превзошла». Еще не выздоровевший от ран поручик Арцыбашев штурмовал укрепления Замостья во главе казаков. Генерал-майор был счастлив, что в Замостье не только регулярные войска, но и «Донского войска казаки с отменной храбростью поступали». Бой за город был выигран с минимальными потерями. Вдобавок русские освободили 15 своих пленных во главе с ротмистром.
Вскоре Суворов уточнил детали этого удивительного сражения (Д I.265–267). Когда мушкетеры, а впереди них казаки и егеря пробили путь через укрепления, поляки подожгли городское предместье. Но три эскадрона Санкт-Петербургских карабинер проскакали сквозь огонь и вступили в схватку с отборной кавалерией конфедератов: гусарами и уланами, вымуштрованными почти по-военному. Большинство их полегло на горящих улицах, лишь немногие, бросившись с лошадей в ров, «разбежаться по ржи успели».
Пулавский под прикрытием боя покинул город. Но уйти в целости ему не удалось. Казаки «докалывали» беглецов еще много верст. Разобрав трупы, офицеры доложили Суворову, что для обеспечения бегства Пулавский пожертвовал свой лейб-эскадрон. Поляки потеряли до 200 лучших кавалеристов убитыми и 60 пленными. Согласно шифровке, приложенной Суворовым к рапорту, русские потери состояли в 15 убитых и 17 раненых.
«Кажется, что важнее этого места в Польше ныне нет. Разрушены временно и, хвала Богу, скоро бунтовщицкие широкие прожекты!» — заключил Суворов рассказ о боях при Ландскроне и Замостье. Многие русские офицеры были ранены, «я же грудью насилу дышу», — писал генерал-майор. Невзирая на состояние здоровья, он упорно шел по следам Пулавского, настиг и разгромил его арьергард. Тут Александр Васильевич узнал, что сам Пулавский, обойдя преследователей, ускользнул с основными силами в противоположную сторону! Суворов в знак уважения к противнику отпустил к Пулавскому его ротмистра и передал подарок — фарфоровую табакерку…
СОЛЯНЫЕ КОПИ
Поставив себя de facto начальником стратегически важного для борьбы с конфедератами района, закрепив это положение разгромом мятежников, Суворов весь июнь 1771 г. пытался объяснить генералу Веймарну бесперспективность текущего хода миротворческой операции. Александр Васильевич выглядел как Дон Кихот, сражающийся с ветряными мельницами, ведь военачальников, кроме него, состояние дел устраивало.
Ирония истории в том, что Суворов, желавший прекратить кровопролитие и грабеж польского населения, изображается поляками кровожадным злодеем, в то время как русские и польские военачальники, наживавшиеся на крови, остаются «белыми и пушистыми». На самом деле снежно-белой вороной в их стае был наш герой — столь белой, что он не мог прямо писать о причинах своих проблем. В самом деле: как сказать в рапорте начальнику, что на крови нехорошо наживаться?! Для офицера подозрение в бесчестной наживе было оскорблением, несовместимым с продолжением службы! Даже острый на язык Суворов такую обиду нанести не мог. Поэтому наши источники — это сплошная фигура умолчания, контуры которой обрисованы тем, что сказано.
15 июня Суворов занял солепромышленное местечко Бохню и радостно рапортовал Веймарну: «Здесь готовой соли бочек на 1000. Эту приманку будем стараться как-нибудь у них отнять перевозом ее в Величку и Краков; поскольку потом, чем больше у них людей, тем будет голоднее, а нам спокойнее. Гиберные и поголовные (деньги) ' мало пособят, а тысяча бочек соли — здешним (конфендератам) жалованья с лишком на полмесяца». 16-го он доложил, что «возмутители беспрестанно подбираются к Бохненской соли, ибо они в великой нужде» (Д I.275–276). В Польше соль, как на Руси водка, была больше, чем деньги. А крупнейший промысел, питавший солью всю Польшу, находился в Величке. Суворов ее, естественно, занял.
Наивный читатель мог бы спросить: а почему эти промыслы не были поставлены на охрану еще в начале мятежа в 1768 г.? Неужели никто не знал, что у конфедератов рэкет соляных промыслов — важнейший источник финансирования? — Полноте! Все русские штаб-офицеры и генералы, в ведении которых находилось, между прочим, управление имуществом сбежавших в конфедерацию панов, были профессиональными хозяйственниками. Мимо их внимания не просочилось бы и 10 злотых. Просто сумма, о которой шла речь, становилась по своей огромной величине «невидимой».
19-го Александр Васильевич послал Веймарну донесение, прося «никому его не показывать и сжечь» (Д I.277) — просьба в высшей мере странная, т.к. Суворов никогда не просил сжигать свои шифровки. В чем дело? Генерал-майор доложил, что поставленная им в Величке рота пехоты была неназванным командиром отозвана. В результате конфедераты «в Величке забрали… больше 1500 бочек в натуре или за них деньгами», что равнялось сумме жалования всех их бойцов на месяц. «Тот месяц их оживляет, ибо хотя бы они все те деньги на жалованье и не роздали, следственно употребили еще на нужнейшее. А заказали было они уже в Величке 5000 бочек, каково это! И какое воровство!»[42]. Своими действиями Суворов все же нарушил поступление денег к конфедератам: «Здешним жалованья не дают, не будут ли пуще всего драгуны дезертировать, кои больше из крестьян?»
