Тито Гобби - Мир итальянской оперы
И тут я хочу сказать, что эпизод, когда исполняют "Радости пламя", зачастую интерпретируют неверно. На самом деле здесь должен быть фейерверк, который не имеет ничего общего с праздничным костром. Согласно легенде. Марко Поло за несколько веков до описываемых событий завез в Венецию вместе с порохом и технологию фейерверка. Фейерверки стали очень популярны, их зажигали на праздниках, использовали для сигнализации кораблям, находящимся в море. Цветные огоньки — маленькие светящиеся сальные шарики на палочках — трепетали, разгоняя темноту ночи и озаряя лагуну. В моей постановке "Отелло" группы юношей и танцовщиков "преследовали" одна другую; в руках у каждого мерцал "огонек радости"; огни были разного цвета, они устремлялись ввысь, рассыпались искрами и в глубине сцены падали в "море". Это создавало красивый сценический рисунок, находясь в полной гармонии с музыкой и текстом.
Во время праздничной сцены, подстрекаемый Родриго и Яго, Кассио начинает пить — сначала довольно грациозно и элегантно, но затем, добавляя под нажимом Яго все новые и новые порции и все сильнее пьянея, становится шумным и буйным. В толпе разгораются ссоры, и, пользуясь возникшим беспорядком, Яго побуждает Родриго напасть на Кассио. В ярости Кассио бросается на Родриго, а затем и на Монтано, его пьяный задор проходит, только когда раздается голос Отелло: "Убрать ваши шпаги!"
Будучи близким другом Отелло, Кассио сильнее других потрясен резким тоном мавра. Он падает на колени, просит прощения, но Отелло не может простить его. Затем по приказу Отелло Кассио передает свою шпагу Яго, который сочувственно, с притворной симпатией сжимает руку молодого человека и уходит со сцены вместе со всеми.
Во втором акте мы видим Кассио, глубоко удрученного своим позором; но Яго снова утешает юношу, советуя обратиться к Дездемоне и попросить ее вступиться за него перед Отелло. Кассио поступает так, как посоветовал Яго, и доброжелательное участие Дездемоны в судьбе Кассио дает первые ростки ревности в сердце Отелло. Ревность Отелло подогревает и то обстоятельство, что платок, имеющий столь важное романтическое значение как для Дездемоны, так и для Отелло, во время этой сцены попадает в руки Яго, который блестяще использует его в своих целях.
Платок, с его трагической значимостью, сам по себе заслуживает нескольких слов. За свою творческую жизнь я видел огромное количество разных платков. У Шекспира на этом платке прекрасные руки вышили алые ягоды земляники. Но в опере Верди он превращается в "тонкую, как паутинка, ткань, расшитую цветами". Лично я, будучи венецианцем, предпочитаю, чтобы платок был белым, почти прозрачным, отделанным тончайшим буранским кружевом. Однажды мне удалось разрешить проблему, возникшую вокруг платка, которая чуть не стала такой же трагической, как сама драма.
Во время спектакля обнаружилось, что платок исчез; реквизитор был в отчаянии и явился за помощью ко мне. Я смешал белила с клеем, вырезал квадрат из тюлевой занавески, которая висела на окне гримерной, и нарисовал на этой ткани своей смесью соответствующий рисунок. Когда мое изделие подсохло, получился очень красивый театральный платок из "буранских кружев", который прекрасно можно было использовать на сцене.
В третьем акте сила зла, сосредоточенная в Яго, достигает полной мощи. Когда Отелло прячется за колонной и подслушивает, Яго заводит с Кассио веселый, прерываемый смехом, разговор, в котором они обсуждают успехи юноши на любовном фронте, его приключения с последней возлюбленной. Яго с таким искусством выбирает слова и действия, что Отелло, едва слыша вопросы и ответы, оказывается убежденным, что речь идет о Дездемоне. В качестве финального — поистине гениального — штриха Яго просит Кассио показать платок, который тот нашел у себя дома (на самом деле Яго украл платок и подбросил его Кассио).
В этой очень быстрой сцене манеры Кассио должны быть нервозно веселы и несколько неестественны. Прежде всего веселость не соответствует его внутреннему состоянию: он чувствует себя несчастным и униженным. При звуках труб, возвещающих прибытие посольства из Венеции, Кассио покидает сцену, чуть приободрившись.
Когда в следующей картине сообщают, что именно Кассио заменит Отелло на посту губернатора Кипра, ярость Отелло, который бросает Яго: "Вот и он! Он здесь! Сейчас все станет ясно", наглядно показывает, как прекрасно подействовал яд, изготовленный коварством Яго. Кассио, столь внезапно возвысившись, удерживается от неуместных проявлений радости, и, когда Лодовико идет к Дездемоне, чтобы помочь несчастной, Кассио, естественно, тоже спешит на помощь и покидает сцену вместе с ними, глубоко огорченный всем происшедшим.
В последнем действии, когда вероломство Яго становится очевидным, Кассио с трудом верит в это. Потрясенный, он рассказывает, что нашел платок у себя дома, и честно признается, что никаких романтических историй у него с этим платком не связано. Для Кассио новость, что его подозревают в связи с Дездемоной.
Когда интрига раскрывается и Яго пытается улизнуть, именно Кассио кричит: "Задержать его!" В самом конце, когда Отелло умирает, Кассио уходит в глубину сцены с Лодовико и Монтано подавленный, печальный, но совесть его чиста, он не знает за собой никакой вины, кроме пьяной драки, в результате которой и началась вся эта трагедия.
Эмилия, должен признаться, не принадлежит к числу любимых мною персонажей; моя дорогая жена постоянно упрекает меня, что я слишком суров по отношению к Эмилии! Конечно, Эмилия боится мужа, и это должно быть ясно с самого начала, потому что именно страх заставляет ее молчать до конца, до тех пор, пока становится слишком поздно что-либо говорить. Я полностью отметаю догадку, которую иногда высказывают, будто у нее самой была любовная связь с Отелло. Эмилия достаточно хорошо знает своего мужа, чтобы осмелиться на подобное. Яго мгновенно среагировал бы, начал бы всех шантажировать, появись у него в руках такое оружие.
Эмилия, конечно, понимает всю низость своего мужа. А как же иначе? Это явствует из одной-двух фраз, которые она произносит. Собственно говоря, ее страх перед Яго вполне объясним. Но она также утверждает, что сердечно любит свою госпожу. Действительно, Дездемона — милое существо, располагающее к любви. Скорее всего, в прошлом Дездемона не раз защищала Эмилию от злобы Яго. Поэтому довольно трудно простить Эмилии, что она ни одним словом не намекнула своей госпоже о грозящей опасности. А ведь у Эмилии было для этого достаточно возможностей.
Конечно, если бы Эмилия предостерегла Дездемону, все течение драмы резко изменилось бы, и мы не дождались бы финальной трагедии. Так что Эмилия должна оставаться трусливой и малодушной. Но она, безусловно, на ступеньку выше, чем Джиованна в "Риголетто", — по крайней мере хоть не берет денег за предательство.
