Михаил Громов - Тропа к Чехову
Афанасий, повар у Беликова, старик лет 60-ти, нетрезвый и полоумный. «Этот Афанасий стоял обыкновенно у двери, скрестив руки, и всегда бормотал одно и то же с глубоким вздохом:
– Много уж их нынче развелось!» («Человек в футляре», 1898).
Ахинеев Сергей Капитоныч, учитель чистописания, «выдавал свою дочку Наталью за учителя истории и географии Ивана Петровича Лошадиных» («Клевета», 1883).
Ачмианов, купец, хозяин магазина, которому героиня повести, Надежда Федоровна, задолжала триста рублей («Дуэль», 1891).
Ачмианов, сын купца. «Он был недурен собой, одевался по моде, держался просто, как благовоспитанный юноша, но Надежда Федоровна не любила его за то, что была должна его отцу триста рублей… ей пришла в голову смешная мысль, что если бы она была недостаточно нравственной… то могла бы в одну минуту отделаться от долга» («Дуэль», 1891).
Бабакина Марфа Егоровна, «молодая вдова-помещица, дочь богатого купца». «…Одно только звание, что вдова, а вы любой молодой девице можете десять очков вперед дать» («Иванов», 1887–1889).
Балбинский Алексей Тимофеевич, прокурор Хламовского окружного суда. «Видали ли вы когда-нибудь, как навьючивают ослов? Обыкновенно на бедного осла валят все, что вздумается, не стесняясь ни количеством, ни громоздкостью… Нечто подобное представлял из себя и прокурор» («Стража под стражей», 1885).
Бахромкин, инженер, статский советник, на пятьдесят втором году жизни открывший в себе талант художника. «Вот он, художник или поэт, темною ночью плетется к себе домой… Лошадей у талантов не бывает: хочешь не хочешь, иди пешком… Идет он жалкенький, в порыжелом пальто, быть может, даже без калош… Бахромкин покрутил головой, повалился в пружинный матрац и поскорее укрылся пуховым одеялом» («Открытие», 1886).
Бедный, Лука, старик («седьмой десяток»), «тощий, в рваной сермяге и без шапки». «Ежели одно дерево высохнет или, скажем, одна корова падет, и то жалость берет, а каково, добрый человек, глядеть, коли весь мир идет прахом?» («Свирель», 1887).
Белавин Сергей Борисыч, доктор, владелец нескольких доходных домов, отец Юлии. «…Полный, красный, в длинном, ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий… Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана… И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых бумаг по углам и с больным грязным пуделем под столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам» («Три года», 1895).
Белебухин, казначей сиротского суда. «Господин Белебухин, выходи к свиньям собачьим! Что рыло наморщил?..» («Маска», 1884).
Беликов, учитель греческого языка в городской гимназии. «Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, – знаете, маленьком лице, как у хорька, – он давил нас всех… Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ все мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и в зонтике, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что там гимназию? Весь город!.. Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!» («Человек в футляре», 1898).
Белокуров Петр Петрович, помещик, молодой человек, «который вставал очень рано, ходил в поддевке, по вечерам пил пиво и все жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия» («Дом с мезонином», 1896).
Бибулов, князь. «Не идти же голым к князю Бибулову! – думал он. – Там будут дамы! Да к тому же воры вместе с брюками украли и находившийся в них канифоль!» («Роман с контрабасом», 1886).
Бибулова, княжна. «…Он увидел красивую девушку, сидевшую на крутом берегу и удившую рыбу. Он притаил дыхание и замер от наплыва разнородных чувств: воспоминания детства, тоска о минувшем, проснувшаяся любовь… Боже, а ведь он думал, что он уже не в состоянии любить!» («Роман с контрабасом», 1886).
Битный-Кушле-Сувремович, инженер, «очень полный мужчина лет сорока пяти, с бакенами и с широким тазом, одетый в ситцевую рубаху навыпуск и плисовые шаровары» («Расстройство компенсации», 1890-е гг.).
Битюгов Никодим Александрыч, чиновник, «маленький лысый человек, зачесывавший волосы на виски и очень смирный» («Дуэль», 1891).
Битюгова Марья Константиновна, пожилая дама, жена чиновника, «добрая, восторженная и деликатная особа, говорившая протяжно и с пафосом». «До 32 лет она жила в гувернантках, потом вышла за чиновника Битюгова… До сих пор она была влюблена в него, ревновала, краснела при слове «любовь» и уверяла всех, что она очень счастлива» («Дуэль», 1891).
Благово Анюта, дочь товарища председателя суда. «Иногда у могилы я застаю Анюту Благово. Мы здороваемся и стоим молча или говорим о Клеопатре, о том, как грустно жить на этом свете. Потом, выйдя из кладбища, мы идем молча, и она замедляет шаг – нарочно, чтобы подольше идти со мной рядом» («Моя жизнь», 1896).
Благово Владимир, военный врач, брат Анюты, «по наружному виду… еще совсем студент». «…Он служил где-то в полку… У него уже была своя семья – жена и трое детей; женился он рано, когда еще был на втором курсе, и теперь в городе рассказывали про него, что он несчастлив в семейной жизни и уже не живет с женой» («Моя жизнь», 1896).
Блистанов, актер в роли Синей Бороды.
«– Купи! – говорил Синяя Борода. – Сам купил в Курске по случаю за восемь, ну, а тебе отдам за шесть… Замечательный бой!
– Поосторожней… Заряжен ведь!» («Сапоги», 1885).
Блудыхин Анисим Иваныч, коммерции советник, «розовый, сияющий» («Тряпка», 1885).
Бобов Миша, секретарь и дальний родственник крупного чиновника.
«– Жену благодари, – сказал еще раз Иван Петрович. – Она упросила… Ты ее так разжалобил своей слезливой рожицей» («Благодарный. Психологический этюд», 1883).
Борцов Семен Сергеевич, разорившийся помещик. «Мученик несчастный… Оборванный! Пьяный!.. Крепостными у его отца были… Господин был большой, богатый, тверезый… Пять троек держал» («На большой дороге», 1885).
Борцова Марья Егоровна, жена Борцова. «Полюбил он, сердешный, одну городскую, и представилось ему, что краше ее на свете нет… Полюбилась ворона пуще ясна сокола… Не то чтоб какая беспутная или что, а так… вертуха… хвостом – верть! верть! Глазами – щурь, щурь!» («На большой дороге, 1885).
