Коллектив авторов Биографии и мемуары - Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века
Затем затруднение находилось во множестве действующих лиц, так как после развода вступление в караул и смена часовых производились в присутствие государя императора. Ошибись кто-либо в команде или исполнении, и уже не то… чистота должна была быть во всем. А это достигалось лишь твердым знанием.
По окончании развода мы вступили в караул, и часа через два нас сменили, а на память мы получили высочайшую награду по рублю. <…>
Лагерь закончился большим маневром <…>, и мы были отпущены по домам до 1 сентября. <…> Наступил последний год моего пребывания в корпусе.
Курс 3-го специального класса состоял из нескольких добавочных предметов, в зависимости от избранного отделения. Я пошел по отделению Генерального штаба и должен был в течение зимы сдать четыре сочинения на следующие темы: по истории — «Борьба императора Генриха IV с папой Григорием VII»; по законоведению — «Историческое развитие законодательной власти в России»; по военной истории — «Трехдневный бой под Красным <в 1812 году>»; по литературе — «Влияние Буало на литературу европейских народов». Я выписываю эти громкие темы, чтобы показать, куда могут заноситься педагоги. <…>
Хотя темы в 3 специальном классе, бесспорно, были несообразны с познаниями кадет и слишком обширны, но нельзя сказать, чтобы от них не было пользы. Они заставляли трудиться, много читать, усиленно работать головой и приучали к письменной работе. <…>
Не могу не вспомнить с благодарностью корпус. Учебная часть была поставлена Константином Александровичем Линдером превосходно. Нашими преподавателями в специальных классах были большей частью выдающиеся ученые и деятели, у которых нельзя было не увлекаться читаемым ими предметом. <…> Приходилось много трудиться, но в особенности большое напряжение потребовали выпускные экзамены. Всех предметов было 18.
По окончании домашних экзаменов производились публичные испытания, причем к нам в корпус приезжали выпускные из всех военно-учебных заведений. В рекреационных залах заседала комиссия из всех наставников, наблюдателей, членов Ученого комитета военно-учебных заведений, родителей, родственников и посторонних лиц. <…>
Основанием служили баллы домашних экзаменов, так как на публичных вызывали только по несколько человек из заведения, но неудовлетворительная отметка на публичном экзамене могла все испортить.
В особенности свирепствовал на этих экзаменах знаменитый математик Остроградский. Ему ничего не стоило поставить неудовлетворительную отметку, и если он приходил в дурном расположении духа, то резал кадет немилосердно.
Меня вызвали по механике, и мне пришлось вычислять на доске «работу силы пара». Это длиннейшая выкладка на всю доску. Я ее проделал и повернулся к экзаменаторам. Наискось сидел Остроградский.
«У вас результат получился с отрицательным знаком, — обратился он ко мне, — проверьте».
Я посмотрел, нашел ошибку и исправил, чем показал, что делал выкладку сознательно.
Остроградский <…> ничего не промолвил. Так я выскочил, а попадись на математику — думаю, что провалился бы, потому что задачи давал Остроградский на бумаге и ужасно замысловатые, так что редко кто их решал. Вызвали меня и из других предметов, все сходило хорошо. <…> К последнему экзамену из фортификации я даже не посмотрел чертежей; на меня нашла какая-то апатия от постоянного нервного возбуждения в продолжение двух месяцев. Меня не вызвали, и экзаменационная страда кончилась. <…>
15 июня 1859 года я был произведен в лейб-гвардии Уланский полк корнетом.
Воспоминания Д. А. Скалона // Русская старина. 1907. Т. 132. № 11. С. 79–81; 1908. Т. 133. С. 692–70; Т. 134. № 4. С. 185–195.
Н. Н. Фирсов
Новички (отрывки из воспоминаний)
Михайловское артиллерийское училище. 1853–1858 годы
Новиками или новичками назывались в военно-учебных заведениях прошлого <XIX> века воспитанники последнего годового приема; старичками же — воспитанники, поступившие по крайней мере годом ранее. Приставанье, то есть разнообразное, более или менее унизительное и тягостное помыкание новичками со стороны «старичков», существовало почти во всех заведениях. Из петербургских особенно славились по этой части Михайловское артиллерийское училище, Николаевское инженерное училище и Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которые мальчики поступали возрастом старше (не моложе 14 лет), чем в кадетские корпуса. Мои воспоминания относятся почти исключительно до Артиллерийского училища, в котором я сам воспитывался в 1850-х годах, а мой отец — в 1830-х.
В нашем училище, как и в прочих заведениях, существовал, словно освященный временем и обычаем, кодекс прав (или, вернее, бесправия) новичков. Кодексы эти отличались между собой некоторыми подробностями, но в основании всех лежали элементы крепостного права, первообраза «новичества».
В училище принимались исключительно дети дворян. Все они росли на крепостном праве, все привыкли к крепостным услугам и забавам. В применении кодекса господствовали: право сильного, безапелляционный произвол «старичков», а иногда ничем не оправдываемая безнаказанная жестокость.
Приставание к новичкам многими (в том числе и начальством того времени) оправдывалось тем, что оно приучает юношу, готовящегося к военной службе, переносить разные невзгоды, закаляться и дисциплинирует. Этот мотив породил даже слово закал. Так любили величаться юнкера-«старички», выработавшие в себе спартанские, или — как было в моде называть при нас — «запорожские», «казацкие», суровые привычки и «ничего не боящиеся», начиная с наказаний начальством. <…>
Правда, поступая туда, мы имели несколько преувеличенное представление о жестокости «старичков», ибо многие рассказы, слышанные нами, относились до времен прошедших. Я знал, например, от моего отца <…> и от его товарищей, что в их время одна из обычных забав «старичков» заключалась в следующем. Положат новичка между двумя тюфяками, плотно увяжут веревками, так, однако, чтобы он мог дышать, и вывешивают его из окна третьего этажа: то опустят до земли, то подтянут кверху. Иногда это упражнение варьировалось. Вместо тюфяков новичка плотно запихивали, прижав колени к груди, в прочный дубовый табурет и подвешивали в табурете между небом и землей <…>. Это и многое другое я слышал еще в детстве. Но к моему времени такие проказы уже вывелись, и вообще жестокость новичества постепенно ослабевала с течением времени, как ослабевал первообраз его — крепостничество. <…> Юнкера-«старички» <…> были юноши лет 16–17, много 18. Разница лет с вновь поступающими небольшая, но в том возрасте вообще внушительная. <…> Вообще, все власти относились к новичкам гораздо требовательнее, чем к остальным воспитанникам. <…>
