Елена Лелина - Павел I без ретуши
Во главе Министерства иностранных дел, всегда находившегося в руках великого канцлера, был поставлен молодой камергер, сначала впавший в немилость, а затем снова призванный к власти. Его знания уступают его уму, который отличался тонкостью, гибкостью, проницательностью и изворотливостью. Он занял этот пост, ничего не понимая в дипломатии, но его гибкость понравилась Павлу I и заменила ему знания, которых он был лишен; это граф Ростопчин. Ему подчинен вице-канцлер и вся коллегия, или чиновники Министерства иностранных дел. Чтобы сосредоточить в своих руках все влияние и окружить свою политику непроницаемой тайной, он заставил Павла I усвоить крайне странную манеру при дипломатических сношениях. Ни один посланник, ни один иностранный министр не может говорить с императором; даже министр иностранных дел не дает им аудиенции. Бесполезно требовать свидания для переговоров с ним; надо обращаться к вице-канцлеру. Последний делает доклад министру, а министр — императору. Ответ государя передается министром вице-канцлеру, который сообщает его послу. Вице-канцлер не может беседовать лично с государем; он сотрудничает лишь с министром. […]
Так как император — самодержавный государь, то его воля является верховным законом; не существует высшей инстанции, которая могла бы его отменить. Я видел высокопоставленных лиц, занимавших первые должности при дворе или в империи, пользовавшихся величайшей благосклонностью императора, живших с ним в самой близкой дружбе и вдруг терявших всякое значение; они оказывались вынужденными покидать двор и уезжать на жительство в свои имения; другие, иностранцы, часто должны против своей воли оставлять пределы империи. […]
Князь Димитрий Голицын, генерал-лейтенант, командующий конной гвардией, однажды утром узнает, вставая, что он лишен чинов и должности и обязан удалиться в свои поместья, отдав предварительно отчет относительно хозяйственной части корпуса, которым он командовал. Накануне он ужинал с императором; но в разговоре с ним он выразил слишком откровенно свое мнение о недавней опале одного лица, судьба которого его живо интересовала. […]
Когда в С.-Петербург прибывает иностранец, за ним всюду следует агент тайной полиции; находят средство узнавать все, что он говорит и делает; не существует ни одного дома, где бывает много гостей, в котором полиция не имела бы состоящих у нее на жаловании тайных агентов, которые ежедневно доносят обо всем чиновникам сыскной полиции, размещенным в различных кварталах города. Если кто-нибудь из этих агентов задумает сделать ложный донос, чтобы повредить другому, то правительство, которое весьма внимательно следит за этим, налагает на виновных в таком доносе чрезвычайно суровые наказания. […]
Его [Павла I] политика и управление поражают своею неустойчивостью, которая не вяжется с глубиной взглядов и мудростью, которую я хотел бы предполагать в нем. Хорошо изучив русский народ, он, без сомнения, чувствует себя обязанным простирать над всеми железный скипетр. […]
С.-Петербургская полиция действует с беспримерной исполнительностью и строгостью. Ежедневно в семь часов утра губернатор является в кабинет императора с докладом относительно всего, что происходило за истекшие сутки. Кроме многочисленных тайных агентов, которых губернатор имеет в своем распоряжении и которые, будучи развеяны и размещены по всем кварталам, заняты лишь доставлением всех необходимых сведений относительно того, что сказал или сделал тот или иной обыватель, существует еще вооруженная конная и пешая полиция, которая беспрестанно разъезжает и днем, и ночью, наблюдая за исполнением полицейских предписаний и арестуя нарушителей их.
Все содержатели гостиниц или ресторанов, трактирщики и хозяева увеселительных заведений, купцы и наемная прислуга обязаны ежедневно доставлять полиции сведения относительно того, что они слышали или заметили. […]
…не допускается въезд и выезд иностранцев без разрешения, подписанного рукой самого императора, и воспрещается ввоз книг, нот и всего, что посылается из Франции или выходит из фабрик и мастерских этой развращенной нации. Все иностранные газеты воспрещены. Те, которые получаются посланниками иностранных дворов, подвергаются самой суровой цензуре, их уничтожают, если в них заключаются факты, которые желают скрыть, или зачеркивают в них то, что не подлежит огласке. Несмотря на эти мудрые и спасительные меры, якобинство нашло способ проникнуть в дома вельмож, иллюминатство достигло ступеней трона и прокралось в кабинеты министров.
Из «Записок» тайного советника Александра Ивановича Рибопьера:
Во время царствования Павла Петровича Петербург был вовсе невеселым городом. Всякий чувствовал, что за ним наблюдали, всякий опасался товарища и собрания, которые, кроме кое-каких балов, были редки. На балах этих, однако, молодые люди встречались с молодыми девицами, и любовь не теряла прав своих. Я подобно другим заплатил ей дань, и N. N., к которой пылал любовию, казалась ко мне благосклонною. Я стал находить, что в Петербурге очень хорошо живется, когда ревнивый соперник, влюбленный в ту же особу, стал искать случая завести со мною ссору. Мы нигде не встречались; никогда не случалось нам в то время быть вместе в одной и той же гостиной. Он написал мне письмо, в коем значилось, будто я позволил себе говорить дурно об особе, которую он обязан защищать, и что он сумеет заставить меня дать ему удовлетворение. Я поспешил к нему, чтобы узнать, в чем дело; но он никого не назвал и продолжал считать себя обиженным. Мы дрались с ним на шпагах, и в то время как я ему нанес удар выше локтя, он меня ранил в ладонь так сильно, что перервал артерию. Я принужден был вынести мучительную операцию, и едва успели сделать мне первую перевязку, как ко мне приехали обер-полицмейстер и генерал-губернатор граф Пален с повелением от императора сделать мне допрос. Говорят, будто кто-то донес государю, что соперник мой, взяв под свою защиту княгиню Анну Петровну Гагарину, о которой я будто говорил дурно, по-рыцарски вызвал меня на поединок. Государь, сам рыцарь в полном смысле этого слова… воспользовался этим случаем, чтобы выказать на мне всю свою строгость. Я никогда ничего не говорил против княгини Анны Петровны, и более трех лет не приходилось мне слова перемолвить с моим соперником. От природы скромный и осторожный, я жил в то время довольно уединенно в кругу близких мне людей. Государь исключил меня из службы; у меня отняли Мальтийский крест и камергерский ключ и засадили в крепость в секретном каземате.
Внешняя политика
