Дмитрий Олейников - Бенкендорф
Через месяц французы могли снова вернуть утерянное. Голландцы торопили Бенкендорфа, Бенкендорф же не мог двинуться с места без указаний от своего начальства.
Долгожданный пакет от Винцингероде пришёл 21 ноября. Ответ был обескураживающим: пограничную реку Йессель не переходить, занять наблюдательную позицию, ждать… Знал ли Бенкендорф, что в партизанские дни 1812 года прозорливый Александр I инструктировал самого генерала Винцингероде действовать по обстоятельствам и выполнять только те его распоряжения, которые соотносятся с реальной обстановкой? Скорее всего, знал, ведь Винцингероде гордился личной перепиской с императором и показывал её своим штабным офицерам.
Вот и решил генерал Бенкендорф действовать именно «по обстоятельствам». Ведь первые шаги в Голландии уже были сделаны, связь с «временным правительством» и населением установлена, Амстердам — центр возмущения против французов — встретил две сотни передового отряда Марклая и «умолял о приходе» главных русских войск. Как оставить тех, кого Бенкендорф уже обнадёжил, перед лицом постепенно приходивших в себя оккупантов? Кроме того, свою роль в решении Бенкендорфа сыграло и «счастливое опьянение… от возможности самостоятельно командовать». Ближайшей же ночью, дабы скрыть численность своего отряда, Бенкендорф выступил в сторону Амстердама.
Только как добраться до центра голландского восстания? Разбитые распутицей дороги были наименьшим препятствием. Гораздо труднее было преодолеть помеху в виде заслонявшей путь крепости Наарден с артиллерией и мощным гарнизоном. Вдобавок ворота Амстердама стерегли хорошо укреплённые форты Мюйден и Гальвиг. Лобовая атака крепостных стен оказалась бы абсолютно бессмысленной, а водный путь контролировала часть французской эскадры адмирала Вергюэля. Вскоре водой покрылось всё направление с востока на Амстердам: гарнизон крепости Наарден спустил шлюзы, и море на некоторое время отвоевало обратно часть заботливо возделанной голландцами суши. Бенкендорф смог лишь обеспечить скрытность наступления: казаки Льва Нарышкина и павлоградские гусары пошли на юг и атаковали французские авангарды по дороге на Утрехт. Ещё южнее фон Бюлов начал штурм Арнхейма. На некоторое время внимание французов было отвлечено от Амстердама.
И вскоре выход — точнее, вход — нашёлся, поскольку русские войска были на территории союзной страны. Когда 22 ноября Бенкендорф пришёл в Харденвейк, на берег пролива Зюдер-Зее, голландцы прислали туда все имевшиеся у них суда. Моряки проскользнули мимо пушек эскадры Вергюэля и готовы были проделать столь же опасный путь обратно. Правда, для погрузки всего отряда судов было недостаточно, и Бенкендорф смог взять с собой только 600 пехотинцев.
С наступлением темноты и усилением попутного ветра на судах были подняты паруса. Наутро, через девять часов нелёгкого плавания по усеянному льдинами Зюдер-Зее, «ветер с востока» принёс отряд Бенкендорфа в амстердамский порт.
Осенний Амстердам расцвёл оранжевым цветом. Ленты и флаги цветов принца Вильгельма и голландской независимости заполнили все окна, базары, церкви, улицы и площади.
Повсюду исполняли новый гимн — «Реставрации» и «Освобождения». Он появился «вдруг» и быстро разошёлся по всей стране: его переписывали друг у друга, читали вслух на городских площадях.
Голландия свободна!
Союзники наступают на Утрехт.
Французы бегут во все стороны.
Море открыто,
Торговля оживает!
Раздоры закончились,
Прошлое забыто
И прощено.
Знать возвращается в правительство,
Правительство просит принца
Прибыть во дворец.
Все славят Бога.
Вернулись добрые старые времена!41
После вступления в Амстердам первого, отряда казаков там образовалось «временное правительство»; после прибытия Бенкендорфа с пехотой Тульского полка — была прочитана Декларация независимости. В специально составленной прокламации были упомянуты и 2500 уже пришедших на помощь русских солдат, и приближавшиеся кавалерия и артиллерия42. Такая информация стала весомым доводом для того, чтобы взяться за оружие и самим голландцам; немедленно начали формироваться полки Национальной гвардии.
В тот же день толпы народа двинулись вместе с русскими солдатами к фортам Мюйден и Гальвиг, и их гарнизоны (почти тысяча человек), напуганные густотой идущих на них колонн, в авангарде которых явственно просматривались русские мундиры и кивера, поспешили сдаться. Бенкендорфу достались 26 годных к бою орудий.
Восторг, охвативший жителей Амстердама, надолго запомнился нашему герою. «Ничто не может выразить бурную радость, которая охватила жителей этого большого и богатого города, — написал он позже в воспоминаниях. — Это поистине было пробуждением нации, чья сила и свобода, усыплённые притеснениями и несчастием, внезапно заново обрели всю свою энергию… Общественное настроение всё более и более исполнялось рвением и твёрдостью». Новое правительство начало активную деятельность.
Бенкендорфу пришлось выступить в качестве посланника России. К нему отнеслись как к официальному представителю русского императора и на ближайшем же приеме обратились с жизненно важным политическим вопросом: «Каковы замыслы союзнических государств касательно нашего политического существования?» Александр Христофорович уже запрашивал Винцингероде, как ему вести себя в подобном случае; но начальник осторожно ответил, что намерения государя ему неизвестны. Бенкендорфу пришлось проявить всё своё дипломатическое умение. «Я имею приказ, — говорил он, — узнать желание нации относительно её будущего политического устройства, оказать помощь в его осуществлении и сообщить об этом желании императору. Итак, я спрашиваю вас: чего же вы хотите?» — «Принца Оранского, — последовал ответ, — только этот дом может гарантировать нашу независимость». Немедленно за море, в Англию, был отправлен гонец с приглашением Вильгельму Оранскому «прийти и царствовать».
Торжественная, под плеск оранжевых знамён, высадка будущего монарха произошла 30 ноября в Схевенингене. 1 декабря состоялся его официальный въезд в Амстердам — с казачьим эскортом. Бенкендорф выстроил пехоту в качестве почётного караула у дверей дворца, а сам первым встретил принца у кареты, подал ему руку и провёл через ликующую толпу к резиденции. Сама картина «призвания на царство» поразила Бенкендорфа: он увидел, что это было волеизъявление свободного народа и что восхищение Оранским являлось «не выкриками слуг, но свидетельством выбора, указывающим наиболее достойного человека для спасения государства».
