Елена Морозова - Мария Антуанетта
8 октября австрийский корабль попытался пройти из Антверпена в устье Шельды, но голландцы его обстреляли. Император немедленно собрал 80-тысячную армию и отправил ее на границу Республики Соединенных провинций. Конфликт грозил превратиться в настоящую войну. Узнав о событиях от Мерси, Мария Антуанетта бросилась писать супругу, охотившемуся в то время в Фонтенбло. Сообщив ему взволновавшие ее подробности конфликта, она выразила надежду, что оскорбленный голландцами император получит поддержку от французского союзника. Выразив свои сожаления, Людовик после консультаций с Верженном написал императору письмо и имел неосторожность показать его супруге. Мария Антуанетта сочла его возмутительным, ибо, по ее мнению, оно оправдывало поведение голландцев. Подозревая, что это послание — дело рук ненавистного ей Верженна, она потребовала мужа лично написать ее брату, а когда письмо было готово, забрала его и передала Мерси, «дабы тот передал его императору со своим курьером», подчеркнув, что оно написано «собственноручно королем». Сама она пообещала императору «никогда не пренебрегать вопросами, интересующими ее дорогого брата».
«Дорогой брат» отозвался немедленно, предложив уладить свой конфликт с Голландией за счет обмена: курфюрст Баварский уступит Иосифу Баварию, а тот в обмен отдаст ему Австрийские Нидерланды. Бавария по-прежнему не давала Иосифу покоя, и он просил сестру уговорить Людовика поддержать его план, убедив в его пользе наследников баварского курфюрста: «Наконец, дорогая сестра, настал удобный момент, когда, продолжая оставаясь добрым королем французов, Людовик имеет возможность доказать мне, что он является также моим союзником, другом и братом». Рьяно взявшись за выполнение поручения, Мария Антуанетта натолкнулась на сопротивление как Людовика, так и Верженна, что окончательно ее разозлило. «Совершенно невозможно (и вы сами это знаете, так что не усомнитесь в моих словах) убедить короля принять твердое решение, сообщить его мне в присутствии Верженна, настоять на своем и, главное, впоследствии не изменять его», — жаловалась королева в письме Мерси. Людовик наверняка понимал, что, защищая австрийские интересы, жена лишь выполняет просьбу любимого брата, не задумываясь ни о том, что станет с Францией, если та пойдет на поводу у амбиций императора, ни о собственной репутации: когда королева стала матерью наследника престола, ее проавстрийские хлопоты многие расценивали как государственную измену. И король, написав императору, что готов выступить посредником в переговорах между Австрией и Голландией, стал ждать, когда супруга его наконец успокоится. При его неразговорчивости это было несложно.
Конфликт растянулся почти на год: 8 ноября 1785 года Голландия и Австрия при посредничестве Франции и Пруссии подписали в Фонтенбло мирный договор, после которого позиции Франции как миротворца в Европе еще больше укрепились. Вдобавок Франция — не в интересах Австрии — заключила оборонительный союз с Голландией. Вынужденная смириться и с союзом, и с решением короля оставить Верженна, отставки которого она так и не добилась, Мария Антуанетта еще больше возненавидела министра. Впоследствии Мерси в письме Кауницу скажет, что, будь королева способна к упорным и последовательным действиям, она вполне смогла бы отправить в отставку Верженна, однако отсутствие упорства и последовательности сделало ее усилия бесполезными.
Поддержка Марией Антуанеттой честолюбивых проектов брата вызвала очередную волну неприязни к ней, вылившуюся в новую кампанию листовок и памфлетов. Но, кажется, королева и сама начала понимать, что ей пора установить некую дистанцию между собой и братом. «Разумеется, я никогда не забуду, что по рождению я австрийка и сестра императора. Но в настоящий момент прежде всего следует помнить, что я королева Франции и мать дофина», — писала она военному министру графу де Сегюру. «…Главное, дорогой брат, теперь я прежде всего француженка, а уж потом австрийка!» — писала она Иосифу. Однако вряд ли широкая публика поверила ей. В мае в Шантелу скончался творец и столп австро-французского альянса Шуазель, положив конец надеждам Марии Антуанетты увидеть его у руля внешней политики Франции.
Торжественная служба в честь рождения наследника престола традиционно проводилась в столице. Но с некоторых пор королева опасалась бывать в Париже, встречавшем ее настороженно и враждебно. Клевета сделала свое дело, превратив легкомысленную молодую женщину в символ злобы и коварства одряхлевшего режима. 24 мая, в роскошном платье, с бриллиантовыми серьгами, стоимость которых приближалась к 80 тысячам ливров, Мария Антуанетта, трепеща от волнения, отправилась на торжественный молебен в собор Парижской Богоматери возблагодарить Господа за рождение герцога Нормандского. Город встретил карету королевы ледяным молчанием, только вслед иногда кричали: «Австриячка!» Вечером по приглашению графа д'Артуа Мария Антуанетта вместе с ближайшими друзьями ужинала в Тампле — там, где суждено будет умереть ее сыну, чье рождение она праздновала. Разумеется, королева этого не знала, однако настроение у нее было не из лучших, и, вернувшись в Версаль, она со слезами бросилась в объятия супруга. «Что я им сделала?» — всхлипывая, повторяла она; ей было страшно.
* * *…15 августа 1785 года разразился неслыханный скандал: в Версале, в Зеркальной галерее, на глазах у изумленных придворных арестовали облаченного в парадные одеяния кардинала-епископа Страсбургского Луи де Рогана, направлявшегося служить торжественную мессу в честь Дня Успения Пресвятой Богородицы. Тотчас прошелестел слух: кардинала обвинили в краже бриллиантового ожерелья, состоявшего из 647 бриллиантов, общим весом 2800 карат и стоимостью в 1 миллион 600 тысяч ливров, якобы приобретенного им для королевы и от ее имени. Подобное обвинение затрагивало не только кардинала, но и королеву, а так как пристрастие Марии Антуанетты к бриллиантам давно стало притчей во языцех, то вздорному и нелепому обвинению поверили сразу. Не поверил только Людовик XVI, воспринявший запутанную историю с ожерельем как оскорбление, нанесенное его супруге человеком, которого Мария Антуанетта давно и открыто ненавидела.
Неприязнь королевы к Рогану имела давние корни: в 1771 году кардинал при поддержке ненавистного королеве д'Эгийона получил место посла в Вене, на которое рассчитывал Бретейль, рекомендованный на этот пост Шуазелем еще до отставки последнего. Бонвиван и жуир, кардинал пришелся не по душе чопорной Марии Терезии, и только опасение навредить своей юной и неопытной в государственных делах дочери не позволило императрице потребовать от французского двора заменить посла. «Этот субъект нисколько не соответствует своему положению служителя церкви и посланника; при каждой встрече он дерзко источает злословие, не знает дела и не имеет к нему способностей», — жаловалась Мария Терезия Мерси. Но придворные, среди которых был замечен и князь Кауниц, устав от пуританской сдержанности двора вдовствующей императрицы, с удовольствием посещали разгульные пирушки и балы, устраиваемые французским послом поистине с королевским размахом.
