Максим Гуреев - Альберт Эйнштейн. Теория всего
Достаточно вспомнить австрийского физика Эрвина Шрёдингера, который был вынужден отказаться от сотрудничества с Эйнштейном, очевидно понимая, что поиск, который уже на протяжении многих лет (десятилетий) ведет ученый, потребует не одну жизнь для нахождения окончательно правильного ответа.
А ведь жизнь всего одна.
Интересно, понимал ли это Эйнштейн, особенно когда начинал рассуждать об общественном служении или о ничтожности человеческой жизни перед лицом космоса?
«Искать смысл или цель собственного существования или тварного мира в целом всегда казалось мне абсурдом с объективной точки зрения. Тем не менее у каждого есть определенные идеалы, которые и направляют его стремления и суждения. В этом отношении я никогда не считал легкость бытия и счастье самоценными. Идеалы, которые освещали мне путь и время от времени придавали отваги, чтобы бодро принимать жизнь как она есть, – это Истина, Добро и Красота. Жизнь казалась бы мне пустой, не ощущай я общности с обладателями похожего мировоззрения, искателями объективного, вечного и недостижимого в сфере искусства и научных исследований. Банальные цели человеческих стремлений – собственность, внешний успех, роскошь – всегда представлялись мне презренными.
Самое прекрасное, что только может выпасть нам на долю, – это тайна. Стремление разгадать ее стоит у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Тот, кто не знает этого чувства, утратил любопытство, неспособен больше удивляться, все равно что мертвый, все равно что задутая свеча. Именно чувство тайны – пусть даже смешанное со страхом – породило религию. Осознание того, что существует нечто, что мы не можем постичь, глубочайшая основа и первопричина, пронзительная красота, доступная нашему уму лишь в наиболее грубых формах, – это то знание и то чувство, которые составляют истинную религиозность; в этом смысле, и ни в каком другом, я являюсь глубоко религиозным человеком».
Альберт Эйнштейн о смысле человеческой жизниАльберт Эйнштейн в своем кабинете в Принстоне.
Послевоенная идеологическая истерия как в США, так и в СССР обретала все больший размах. Еще совсем недавние союзники по антигитлеровской коалиции превратились в заклятых врагов, и уже было неизвестно, что (кто) было страшнее для Соединенных Штатов – германский нацизм или советский коммунизм, а для СССР, соответственно, Адольф Гитлер или американский сенатор Джозеф Маккарти.
9 февраля 1950 года сенатор-республиканец Джозеф Рэймонд Маккарти выступил с речью, в которой сообщил, что Государственный департамент США наводнен коммунистами и это надо остановить. Директор ФБР Эдгар Гувер горячо поддержал новоявленного борца с «красной чумой».
Так в истории Соединенных Штатов начался период, получивший название «охота на ведьм».
В «черные списки» маккартистов были занесены Леонард Бернстайн (композитор и дирижер) и Стэнли Крамер (кинорежиссер), Артур Миллер (драматург) и Поль Робсон (певец, общественный деятель), Орсон Уэллс (кинорежиссер, писатель) и Дороти Паркер (писатель), Чарли Чаплин, Альберт Эйнштейн и Роберт Оппенгеймер, а также Юлиус и Этель Розенберг (казнены в 1953 году по обвинению в шпионаже в пользу СССР).
Юлиус и Этель Розенберг, разделенные решеткой, возвращаются из суда, где только что был вынесен обвинительный приговор, в тюрьму. 1951 г.
При этом надо понимать, что большинство фигурантов «черных списков» никакого отношения ни к коммунизму, ни к Стране Советов не имели.
В результате бурной деятельности сенатора был принят «Акт 1954 года о контроле над коммунистами», в котором компартия была объявлена вне закона. Тогда же из публичных библиотек было изъято тридцать тысяч наименований книг, которые были признаны прокоммунистическими и просоветскими.
Характерно, что почти в это же время в СССР набрала силу и развернулась так называемая «борьба с космополитизмом», что для многих (и для Эйнштейна в первую очередь) стало знаком того, что в стране, героически победившей германский нацизм, антисемитизм превращается из явления бытового в факт государственной политики.
Разумеется, обходя еврейский вопрос (потому что в СССР официально не было антисемитизма и все нации были равны), советские теоретики трактовали космополитизм как «идеологическое оружие американской реакции», против которого необходимо выступить единым фронтом.
По большей части к «безродным космополитам» были отнесены представители научной и творческой интеллигенции. Позже в космополитизме были обвинены и врачи, что дало начало новому погрому уже в медицине, более известному как «Дело врачей-вредителей».
Таким образом, «охота на ведьм» началась по обе стороны океана.
В безумное и жестокое преследование своих собственных граждан (большинство из которых прошло страшную войну) включились государства, обладающие ядерным оружием.
Эйнштейн был поражен, это просто не укладывалось в его голове, это было настоящим сумасшедшим домом в мировом масштабе.
Скорее всего великий ученый просто не представлял, что любое тоталитарное общество, как бы оно себя ни называло – «американская демократия» или «пролетарский интернационализм», – идет от одних репрессий к другим, от одного ужесточения режима к другому, потому что это закон существования любой тирании.
Да, обладание ядерным оружием привело США и СССР к паритету, но к весьма специфическому паритету, следует заметить.
«Мысль о том, что можно достичь безопасности посредством гонки вооружений, есть катастрофическое заблуждение… Считалось, что таким способом можно запугать противника и обеспечить себе безопасность… Символ веры, который мы в этой стране [в США] исповедовали все эти пять лет, был таков: вооружаться во что бы то ни стало… Внутри страны мы допустили концентрацию ужасающей финансовой мощи в руках военных, милитаризацию молодежи, слежку за «лояльностью», производимую с помощью чудовищного полицейского аппарата… Что еще? Запрет независимой мысли, обработка общественности через радио, прессу, школу… Я говорю: невозможно добиться мира, если все время иметь в виду войну».
Из выступления Альберта Эйнштейна в телевизионной программе Элеоноры РузвельтИ вновь повторилось то, чего ни друзья, ни коллеги великого ученого не могли ни понять, ни принять, ни простить. Так, на призыв отреагировать на явно антисемитский характер «борьбы с космополитизмом» в СССР Эйнштейн довольно долго уклонялся от прямого осуждения Сталина и в результате выдал нечто крайне обтекаемое и двусмысленное: «Я не одобряю вмешательство советского правительства в дела науки и искусства. Оно мне кажется предосудительным, вредным и даже смешным».
