Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини
Когда Риббентроп спросил его, к какому времени это все понадобится, он ответил, следуя осенившей его идее:
— Да сразу же, еще до начала боевых действий.
В связи с требованием поставки почти семнадцати миллионов тонн различных материалов, для чего было необходимо задействовать семнадцать тысяч товарных вагонов и платформ в течение всего года, Гитлер был вынужден отказаться от помощи своего союзника. Не в силах выполнить требования дуче, он попросил его усилить военные демонстрации и пропаганду деятельности «оси».
А Муссолини обуял стыд унижения: ведь он показал слабину, «недостойную личности исторической величины». Выступая и в дальнейшем против войны, он вновь предлагал свое посредничество, надеясь на повторение мюнхенского триумфа. В то же время те, кто ополчался против Германии, сталкивались с его глубоким возмущением. Первым это почувствовал Дино Гранди.
Гранди, отозванный из Лондона по требованию Гитлера, был назначен министром юстиции. Будучи послом, он неоднократно ссорился с Риббентропом, а на совещании кабинета министров 1 сентября заявил: «Декларации Италии, что она не является воюющей стороной, недостаточно». Он считал, что Италия должна не только заявить о нейтралитете, но и официально денонсировать «стальной пакт».
Дуче в ярости оборвал его и закрыл совещание. В тот же день он передал ему через Чиано:
— Вы должны помнить, что являетесь теперь министром юстиции и стоите в стороне от вопросов внешней политики.
Чиано открыто добавил со своей стороны:
— Муссолини недоволен вашим утренним выступлением.
В эти дни Муссолини занимали собственные проблемы, связанные с его былым величием. И он решил быть вместе с Гитлером, несмотря ни на что, о чем сообщил Чиано. Получив телеграмму дуче, Чиано пришел в ужас.
— Это конец, — поделился он со своим помощником графом Леонардо Витетти.
Но тот считал, что не все еще потеряно.
— Пойдем пообедаем, — предложил он. — В конце концов, сначала надо ее зашифровать.
Пообедав, оба возвратились в кабинет Чиано. Во время его отсутствия Муссолини дважды звонил из дворца Венеция: «Как обстоят дела с посланием фюреру?» Чиано ответил, что оно передано в шифровальный отдел.
— Тогда и не посылай его, — распорядился дуче слегка застенчиво.
Через несколько недель под надуманным предлогом использования в личных целях одного из сотрудников милиции для тренировки своей собаки дуче сместил настроенного пронемецки секретаря фашистской партии Ачилла Старасе.
В этот период времени не только простые римляне, но и дипломаты не видели и не встречались с дуче. Будучи не в состоянии сформулировать свою твердую политическую линию, он оставался за закрытыми дверями. Посланнику Папы, желавшему выяснить истинные намерения Муссолини, было рекомендовано встретиться с министром иностранных дел. Новый французский посол в Риме Андре-Франсуа Понсе считал, что дуче действовал в интересах Берлина. На одной из их встреч бесцеремонный француз охарактеризовал фюрера как «сына Жанны д'Арк и Чарли Чаплина».
Осень перешла в зиму, опавшие листья покрыли дорожки виллы Боргезе. По-прежнему рано утром и поздно вечером в окнах дворца Венеция горел свет, но стеклянные двери, выходящие на балкон, оставались плотно закрытыми.
Король Виктор-Эммануил отдыхал в своем рыбачьем домике в Сант-Анна-ди-Валдиери, в ста двадцати километрах от Турина.
В полотняном костюме, спортивной рубашке и мягкой коричневой шляпе он выглядел как обычный сельский житель, далекий от политики. После окончания сезона он намеревался перебраться на свою ферму в Сан-Россоре, чтобы только быть вдали от беспорядков, воцарившихся в Европе.
Когда его невестка, принцесса Мария-Джозе, пригласила было свою мать, королеву Бельгии Елизавету, погостить в Квиринале, король пустился на хитрость.
— У меня сейчас сильный кашель, что может продлиться месяца три, — сказал он королеве по телефону, — так что нам лучше теперь не встречаться.
С американским послом Уильямом Филипсом, который приехал в Сант-Анну, он обошелся не лучшим образом. В ответ на просьбу президента Рузвельта использовать свое влияние для предотвращения войны король, как и во времена Маттеотти, сослался на конституцию. Единственное, что он мог сделать, так это направить свое послание правительству.
Посол поинтересовался, скоро ли король возвратится в Рим.
— В ближайшее время вряд ли, — объяснил Виктор-Эммануил. — Я поймал всего семьсот форелей, тогда как мой ежегодный улов составляет тысячу. Так что надо еще порыбачить.
И что являлось типичным для короля, ему был нужен человек, который бы представлял его интересы в Риме. Таким человеком оказался сорокачетырехлетний министр юстиции Дино Гранди.
После декларации о создании империи король признался своим близким:
— Я иду с Муссолини, прав он или нет, потому что дуче счастливый.
Его, однако, удивляли действия, связанные с провозглашением «оси». В августе, наблюдая маневры моторизованной дивизии вблизи Турина, он язвительно заметил Гранди:
— И с этими помощниками приходских священников и нотариусами Муссолини собирается воевать?
Король обратился к Гранди, зная, что тот был патриотом, негативно настроенным к «оси», озлобленным крайностями фашизма. Виктор-Эммануил понимал, что страну ждут тяжелые времена и ему, пожалуй, придется вернуться к конституции. И он попросил Гранди, как патриота и монархиста, не оставлять его одного.
Гранди старался выиграть время. Если бы не настоятельная просьба короля, он отказался бы от поста министра юстиции и возвратился к своей частной практике. Он видел, что ему придется не раз столкнуться с Муссолини по принципиальным вопросам права.
Холодные и тусклые глаза короля не отрывались от его лица.
— Муссолини, — сказал он, — подобен моим верблюдам в Сан-Россоре. Нёбо у них столь толстое, что они едят колючки, невзирая на шипы. Видоизмените и смягчите декреты, и он этого даже не заметит. — Почти шепотом добавил: — Не забывайте о том, что надо сохранить остатки конституции. Вы мне нужны, и очень скоро я пошлю за вами.
Глубоко взволнованный, Гранди изменил свое первоначальное намерение и решил предоставить себя в распоряжение короля.
— Этот человек, — напомнил ему король, и Гранди тут же понял, о ком идет речь, — думает, что он разрушил конституцию. Но нет, он только подверг ее коррозии.
Единственным слышимым звуком в комнате был скрип пера Джалеаццо. За стенами дворца Чиги выпавший снег превратился в грязный лед на тротуарах, и на улицах было мало прохожих. В новогоднюю ночь 1940 года большинство римлян сидели по домам вместе со своими семьями.
