Станислав Ваупшасов - На тревожных перекрестках - Записки чекиста
Мера героической пролетарской солидарности стала еще явственней, когда Кароль Сверчевский поведал мне, что даже польские политзаключенные ведут денежные отчисления в пользу сражающегося народа Испании. Узники тюрьмы в Серадзе, например, постановили направить республиканцам сумму, выделяемую им МОПРом на полмесяца. Вот что такое коммунисты, подпольщики, которые даже в неволе остаются великими борцами за правое дело!
Генерал Вальтер назвал имена еще нескольких добровольцев из Западной Белоруссии - руководящего партийного работника Г. Дуа (Богена), ставшего комиссаром 13-й бригады, а также П. Бутько, В. Розенштейна, И. Григулевича. Я ему сообщил, что кроме меня здесь воюют участники западнобелорусских партизанских отрядов 20-х годов Орловский, Корж, Рабцевич, Коваленко.
- Слышал, слышал,- ответил генерал.- Как же! Замечательная компания подобралась.
После встреч с боевыми побратимами я приступил к работе. Партизанские действия велись разрозненными небольшими группами, республиканское командование намеревалось значительно расширить войну в тылу врага. Правда, оно так никогда и не пошло на дислокацию партизанских отрядов и соединений на территории противника, но решило усилить удары подразделениями, переходящими линию фронта, а затем возвращающимися назад.
Но прежде чем вплотную заняться делами и проблемами партизанской войны, мне было необходимо нанести визиты начальству.
По договору с Испанской республикой и выполняя свой интернациональный долг, правительство СССР направило сюда группу военных советников. Старшим из них был в то время комкор Григорий Михайлович Штерн (Григорович), впоследствии отличившийся во время событий у озера Хасан и на Халхин-Голе. Испанцы называли его русским генералом. Общительный, стройный, с отличной военной выправкой, Григорович обычно находился в штабе Восточного фронта. Встретил он меня радушно, подробно расспросил о боевом пути, затем посетовал на то, что некоторые ранее прибывшие товарищи, имеющие опыт партизанской войны, допускают ошибки. В частности, захваченных пленных не отправляют в войсковые штабы, а доставляют прямо в Барселону. Здесь их подолгу допрашивают, показания протоколируют, и лишь потом с большим опозданием копии протоколов поступают непосредственно в действующие части.
- Кому нужна такая запоздалая информация? - говорил Григорович.Обстановка на фронте меняется с головокружительной быстротой, а из-за подобной удивительной неторопливости ценные сведения зачастую пропадают впустую. Надо добывать новых "языков" и заново узнавать, какие части противника занимают тот или иной участок фронта, каковы их численность, вооружение, моральное состояние и так далее. Понимаете, товарищ Дубовский, насколько отвлекаются ваши коллеги от конкретных злободневных задач?
- Понимаю, товарищ Григорович, и постараюсь изменить сложившийся порядок. Пленных будем допрашивать сразу же, а добытые сведения немедленно пересылать вам лично.
- Вот это другое дело,- обрадовался Григорий Михайлович.- Да, кстати, вы же будете все время в войсках, среди испанцев, интернационалистов. Вам надо дать имя, более привычное для европейского уха. Давайте будем называть вас товарищем Альфредом. Подойдет?
- Не возражаю. Альфред, так Альфред.
- Теперь, товарищ Альфред, я вас представлю командующему республиканской армией генералу Миахе как специалиста в военном деле. А в прошлом вы, ну, хотя бы бывший полковник русской царской армии.
- Какой же из меня полковник царской армии? По возрасту никак не выходит.
- Ничего. Сойдет! - улыбнулся Григорович.
Генерал Миаха встал из-за стола и протянул мне руку. Это был высокий, румяный и совершенно лысый старик с обвислыми щеками и усталыми глазами под большими, в роговой оправе очками. Он мало походил на военного и скорее смахивал на обычного гражданского человека, надевшего генеральский мундир.
Принимая меня, он был, по всей вероятности, поглощен своими огромными заботами и на все объяснения Григоровича отвечал односложно:
- Муй бьен. Муй бьен! (Очень хорошо!)
Республиканские партизанские формирования той поры существовали в виде отдельных небольших подразделений, не имевших централизованного управления и подчинявшихся командирам армейских частей или соединений.
В тот же день меня назначили советником партизанских отрядов Восточного фронта, в подтверждение чего я получил мандат за подписью генерала Миахи. Он предоставлял мне право формировать новые партизанские группы и отряды, обучать, инструктировать, переправлять их через линию фронта в тыл врага, принимать обратно, а также снабжать необходимым оружием и снаряжением.
Ну что ж, дело привычное. Первым делом я познакомился с будущими партизанами. Молодые испанские ребята, смелые, самоотверженные, страдали одним недостатком: у них не было никакого военного опыта и разумной осторожности, зато в избытке хватало наивности и горячности. Пришлось начинать с азов, так как многие солдаты даже не представляли себе, что и как они должны делать, какие обязанности выполнять в тылу врага.
Учились все охотно, причем каждый старался показать, что именно он сможет принести наибольшую пользу республике. Более спокойными и рассудительными были интернационалисты - немцы, поляки, французы.
В процессе учебы бойцы произвели на меня отрадное впечатление и подтвердили его уже в первых операциях. Они добровольно шли на самые опасные участки фронта и брались за выполнение наиболее рискованных заданий.
Подготовив несколько партизанских разведывательно-диверсионных групп, я по плану, утвержденному командованием Восточного (Арагонского) фронта, перебрасывал их в районе Уэски через линию фронта. Переброска не всегда проходила гладко. Однажды я переправлял во вражеский тыл отряд численностью 120 человек. Ему предстояло нарушать коммуникации противника, минировать дороги, совершать диверсии, создавать панику, доставать различные сведения. Линия фронта проходила между двумя скалистыми высотами. С горы, занятой республиканцами, надо было проникнуть в тыл франкистов южнее Уэски, скрытно спуститься в зеленую долину, затем подняться на другую гору и углубиться в тыл франкистов.
Командир отряда, испанский капитан П., несколько бравировавший своей смелостью, решил совершить этот переход в дневное время. Через моего боевого товарища и переводчика Павла Науменко я посоветовал капитану дождаться ночи, иначе противник заметит скопление, а затем передвижение бойцов и сорвет операцию. Капитан самонадеянно ответил, что на этом участке фронта уже давно не слышно стрельбы, так что опасаться нечего. Мои возражения, что на войне нельзя надеяться на легкомыслие и глупость врага, не произвели на капитана никакого действия. Что мне оставалось делать?
