Нина Соротокина - Личная жизнь Александра I
Среди этой паствы находилась и жена полковника Татаринова. Дама эта испытала какое-то серьезное семейное несчастье, она легко впадала в транс, пророчествовала, а в 1817 году организовала собственное общество под названием «Братство во Христе». Кружок был очень популярен среди мистиков. Туда входили весьма известные в те времена люди, например художник Боровиковский, скульптор Федор Толстой и министр народного просвещения князь Голицын. Впадая в транс, люди обретали возможность «говорить не по размышлению», «а по вдохновению, в котором голова нисколько не участвует». Считалось, что их устами говорил глас Божий. Как и что они там делали, точно мы не знаем, но сплетни по городу ходили самые разнообразные.
Известно, что Татаринова виделась с императрицей Елизаветой Алексеевной, которая обещала ей покровительство. Александр поддержал жену, передав Татариновой: «Я вами очень доволен за учение ваше о Спасителе нашем». Видимо, он считал, что главное, чтобы была вера, а какой она имеет вид, это частное дело человека. Татаринова жила в Михайловском замке. У нее была там квартира. Однажды и сам Александр был на татариновских радениях. С Михайловским замком у императора связаны особые воспоминания, может, поэтому он его и посетил. «Продолжайте, — сказал он тогда хозяйке квартиры. — Ныне распространяются на Западе карбонарии и проникли уже в мою державу». Стало быть, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы молчало.
В 1821 году в голове у Николая Павловича, будущего императора, возникла идея разместить в замке инженерное училище. Александр не мог отказать брату. Татаринова была выселена, но получила на обустройство вспомоществование, кроме того, она была как бы на государственном довольствии, получая ежегодно восемь тысяч рублей. Декабрист барон Штейнгель писал: «Общее бедствие 1812 года наклонило ум и сердца к набожности. Отселе начинается период мистицизма». Дату «1812» с легкостью можно поменять на 2000-й и другие годы. Не помню уже, было ли у нас когда-нибудь столько колдунов, гадалок, пророков и странных сект. Все в жизни идет по кругу. Интересно, что о нашем времени напишут потомки?
Реакция
Священный союз не мог обеспечить мира и спокойствия «в поврежденной уже в рассудке Европе» (так характеризует Европу Вигель). Франция бунтовала, в Испании король Фердинанд распустил масонские ложи и восстановил в правах инквизицию, в Италии обывателей пугали словом «карбонарий», за свободу боролись и в Неаполе, и в Папском государстве. В Германии тон задавали студенты, в них тоже вселился революционный дух. В марте 1819 года в Мангейне студент Занд убил немецкого писателя Августа Коцебу. Последний был статским советником и выполнял при нашем посольстве секретные поручения Александра I. Писателя убили как шпиона. Австрийский дипломат Генц писал: «Все европейские государства, без исключения, терзает изнутри жгучая лихорадка; она сопровождает или предвосхищает самые бурные конвульсии, которым когда-либо был подвержен цивилизованный мир со времен падения Римской империи…» Меттерних негодовал: бунтующая Италия наводнена русскими, которые похваляются, что либеральные течения «найдут покровителя в лице их государя». В Греции тоже было неспокойно.
В декабре 1820 года монархи России, Австрии, Пруссии, а также присланные из Франции и Англии представители провели конференцию в Троппау. Конференция проходила с 20 октября по 20 декабря, а в середине ноября фельдъегерь привез из Петербурга известие о бунте в Семеновском полку. Это известие буквально сокрушило Александра. Когда-то, еще при Павле, он сам командовал этим прославленным гвардейским полком, многие офицеры полка были ему хорошо знакомы. Армия была его главной заботой и усладой. И вот, оказывается, революционные настроения проникли в святая святых — в его столицу! Волнения в Семеновском полку не имели никакой политической подкладки, но Александр этого не знал.
А суть дела в том, что брат Михаил Павлович решил сделать подарок старшему брату. Как все Романовы, Михаил был помешан на армии. Гражданская служба его не занимала, он считал, что в государстве вполне достаточно иметь «военный порядок». Он был начальником бригады, Семеновский полк находился в его подчинении, и этот полк, «усыновленный самим государем», ему не нравился: слишком щеголеватые, ловкие и легкомысленные там служили офицеры, не было должного уважения к выправке солдат и военным учениям. Именно Михаилу пришла в голову мысль заменить «милейшего» генерала Потемкина на другого командира — «чудесного фронтовика Шварца», он выбьет дурь и из солдат, и из офицеров. И Шварц принялся «выбивать». «Палка была всегда его единственным красноречивым документом» (Вигель). Офицеров он поминутно оскорблял, солдат лупцевал без жалости. А тут за незначительную провинность велел высечь несколько солдат — георгиевских кавалеров. По закону награжденные Георгиевским крестом были избавлены от телесных наказаний. Шварц пренебрег этим правилом. В результате несколько рот возмутились, вышли из казарм, выстроились на плацу…
Весть о бунте Семеновского полка привез Александру молодой адъютант генерала Васильчикова Петр Чаадаев. Вигель очень не любил Чаадаева, поэтому откровенно злорадствует по этому поводу: «Он был первым из юношей, которые тогда полезли в гении… Он был уверен, что, узнав его короче, Александр… приблизит его к своей особе и сделает флигель-адъютантом». Куда там! «Александр бывал ужасен в редкие минуты, когда переставал владеть собой». Вряд ли самому Ф. Ф. Вигелю удалось видеть императора в такие минуты, но, видимо, в обществе бытовало такое мнение.
Вот отчет Меттерниха своему королю от 8 августа 1820 года: «Не так давно царь сделал следующее признание: «Начиная с 1814 года я неправильно судил об обществе: сегодня я нахожу ложным то, что мне казалось истинным вчера. Я принес много зла; и я постараюсь его исправить». Да, есть много ошибок, которые признают, когда зло уже свершилось. Человек, который позволяет ошибке свершиться, не может быть государственным деятелем; однако если он признает, что заблуждается, то он, по крайней мере, честен. Это относится к императору Александру».
Поверим на слово Меттерниху, он пишет очень уверенно, но Александр всегда был для него загадкой. Да, царь сильно изменился, многие его благие намерения потерпели фиаско, он разучился доверять людям. Энциклопедия сообщает, что, используя сомнения русского императора, Меттерних «смог превратить Священный союз из идеологического пакта в скрытый инструмент абсолютной монархии». Но можно сказать, что до 1820 года Александр, сделавшись резким противником всяческих революций, насилия и войн, оставался еще верным либеральным убеждениям юности. Меттерних никогда не мог ни понять, ни оценить этих мыслей, поэтому на всех конгрессах был противником Александра. Чаще он был уверен, что все сомнения царя есть романтизм и утопия не очень умного человека, а то вдруг начинал подозревать Александра в притворстве: мол, все эти либеральные мечтания есть только дипломатический ход, прикрывающий истинные честолюбивые замыслы России и ее императора. Но, видимо, в мировоззрении Александра Семеновский бунт окончательно что-то разрушил, это была последняя капля.
