Валерий Абатуров - Харьков – проклятое место Красной Армии
Где-то около полудня батальон шел по лесопосадке параллельно дороге Краснопавловка – Надеждовка, примерно в километре от нее. А по дороге сплошным потоком двигались подводы, машины, люди…
Неожиданно из-за бугра на полном ходу выскочило несколько десятков вражеских танков. Они ринулись к дороге и стали давить и расстреливать все, что им попадалось по пути. В этой страшной мясорубке погибло множество людей и из нашей двести семидесятой. Здесь же, как я узнал совсем недавно, погиб начальник политотдела дивизии Квашня и поэт Джек Алтаузен – их документы обнаружили местные жители, когда хоронили погибших.
Батальон успел отойти в балку, заросшую кустарником, и я изменил направление движения, ориентируясь по солнцу.
На следующее утро мы вошли в село – кажется, Бунякино. Его центральная улица вела к видневшемуся далеко впереди мосту. В селе стояло много машин, орудий, подвод. Я повел батальон к мосту. На середине улицы у какого-то на вид общественного здания стояла большая группа командиров. От нее отделился полковник, подбежал ко мне (я шел во главе колонны), спросил, что за подразделение. Я доложил. Мы вместе подошли к начальству, среди которого оказались три генерала.
Один из них – генерал-лейтенант – тоже осведомился, кто я, и после этого распорядился: «Товарищ капитан, приказываю занять оборону по той вон высотке за рекой, – он показал рукой, – и любой ценой не допустить противника к мосту».
Обратившись по имени и отчеству к полковнику, он поручил ему обеспечить беспрепятственную переправу батальона по мосту.
Полковник пошел с нашим батальоном. Уже в пути он спросил: знаю ли я, от кого получил приказ? Я ответил отрицательно.
«Это заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант Костенко», – объяснил полковник.
Когда половина личного состава батальона была уже на противоположном берегу, словно воронье, налетели «юнкерсы». Очень много! Посыпались бомбы – на переправу, на село… Я успел перебежать мост.
Через полчаса ни моста, ни самого села не стало. Все, что могло гореть, – горело. Из батальона мне удалось собрать всего 30 человек, не уцелело ни одной повозки. А на них были боеприпасы и продукты…
Об обороне уже не приходилось и думать. Я повел свою группу на восток. По пути к нам присоединилось немало людей. 25 мая до самого вечера над нами пролетали группы «юнкерсов», бомбили и обстреливали даже небольшие скопления людей, уничтожали самые маленькие переправы.
Описать этот ад невозможно – поймут и поверят только те, кто сам испытал подобное. Судя по воронкам, бомбы применялись не менее 200 килограммов, но встречались воронки и больше.
Насчет переправ речь особая. Больших рек, если не считать Северского Донца, в тех краях нет, но после небывало снежной зимы речушки превратились в настоящие реки, образовались большие топи. Можно было проехать только по немногочисленным мостам, которые к тому же не были рассчитаны на большую нагрузку. Реки в основном текут с севера на юг, а мы отходили с запада на восток – переправ не избежать. Так вот немцы сначала позволяли нашим войскам сосредоточиться на этих переправах, а потом засыпали их бомбами. Уцелевшие люди бежали в междуречья. Там тоже бомбили, но можно было хоть рассредоточиться…
26 мая между реками враг двинул танки – многие десятки. За ними шли цепи автоматчиков, на ходу добивая тех, кто не мог уже ходить; остальных собирали в колонны и уводили. Но этим пленным еще «повезло». А вот если местность прочесывали эсэсовцы, то тут вообще творилось то, во что отказывается верить разум. Тысячи людей они сгоняли в балки, на возвышенности устанавливали пулеметы, орудия и открывали огонь по скоплению пленных, потом добивали раненых и считаные, если не единицы, то десятки чудом уцелевших (о том, каково их было психическое состояние – говорить не приходится) угоняли.
26 мая я со своей группой (нас уже набралось человек сто) подошел к болоту, заросшему камышом и лозняком. На противоположной его стороне виднелось село, а дальше, в трех-четырех километрах, – лес.
Туда мы и направились, перейдя болото. В этом населенном пункте оказалась небольшая группа немцев, которую мы легко выбили. А на выходе из села увидели цепь немецких танков, за ними автоматчики гнали пленных. Я скомандовал: «Назад, в болото!» Танки открыли огонь, но мы успели скрыться в камышах.
Со мной находилось человек двадцать. Три дня просидели мы в болоте, выбраться было никак нельзя (все оцеплено). Время от времени немцы обстреливали болото из пулеметов и минометов, но сами туда не лезли. В болоте, кстати, было много застрявших машин и повозок.
Потом удалось связаться с местными жителями, которые помогли переодеться в гражданское. Начали пробираться к фронту мелкими группами. Задержали нас. Но, к счастью, не немцы, а румыны. Бежал, снова попался и снова бежал – шесть раз. Добрался-таки до своих, после спецпроверки вернулся в строй, воевал.
Сейчас об этой спецпроверке говорят всякое: мол, как это так – многие тысячи сидели в лагерях! Произвол! Но «забывают» о другом. Ведь фашисты под видом «окруженцев» пачками забрасывали в наши части шпионов, диверсантов, провокаторов. И свидетельств тому немало. К тому же кое-кто из тех, что попали под Харьковом в плен, проявили малодушие, которое в конечном итоге обернулось предательством, и оказались во власовской армии. Так что судить столь однозначно о проверке по меньшей мере несерьезно…»
Западнее Лозовеньки стали сосредоточиваться войска, прикрывавшие до этого 6-ю армию с запада. Среди них были остатки частей 41-й стрелковой дивизии, потерявшие связь со штабом, который был разгромлен вражескими танками. По воспоминаниям очевидцев – бывших бойцов и командиров дивизии – можно представить общую картину ее последних боев и попыток вырваться из окружения.
Боеприпасов не хватало. Машины останавливались из-за отсутствия горючего. В сброшенных листовках немцы предлагали сдаваться в плен, обещали сохранить жизнь не только рядовому составу, командирам, но даже комиссарам, устанавливали сроки сдачи. Желающих, однако, не находилось. И тогда после листовок с «юнкерсов» сыпались бомбы. Пользуясь отсутствием нашей авиации, вражеские самолеты гонялись буквально за каждой машиной, расстреливая людей из пулеметов с бреющего полета.
24 мая в 244-м полку стало известно об окружении. Тогда комиссар, исполнявший обязанности командира полка, старший политрук Н.М. Егоркин с также исполняющим обязанности начальника штаба старшим лейтенантом П. Крючковым собрал командиров и коммунистов. Проанализировав обстановку, решили отходить на восток в направлении Бунаково, Чепель. Двигались ночью, обходя стороной вражеские гарнизоны. Утром 25 мая остановились в большой балке возле села Лозовенька. Здесь сосредоточились, наряду со многими другими, и остатки частей 41-й стрелковой дивизии. Враг подтянул танки, мотопехоту и после часовой артподготовки пошел в наступление. Кровопролитный бой продолжался более часа, но немцы не смогли сломить сопротивления окруженных. Весь день на их головы сыпались листовки с ультиматумом о сдаче в плен вперемежку с бомбами и обстрелами артиллерии.
