Татьяна Алексеева-Бескина - Правда фронтового разведчика
Впервые ветераны съехались в 65-м году в Холм. Затем были встречи и в Старой Руссе, особенно памятная — в 78-м — 35 лет освобождения города. Ехали с готовностью из всех городов и весей повидаться, пока живы. Встречу готовили, кроме ветеранов, и местные краеведы. Игорь приехал тогда с женой и дочкой на машине из Сибири, из Братска, за шесть тысяч километров. Для его дочки-студентки было особенно интересно пройтись по местам, где происходили события из рассказов отца, встретить их живых героев.
А уж ветераны говорили, говорили, не могли наговориться. Вспоминали, лазали по старым позициям, стояли у братских могил, читая знакомые фамилии, рассматривали витрины местного музея, собранного краеведами, рассказывали, кто чем живет, хотелось выговориться. Толковали о детях, о внуках, хвастались фотографиями. Людмила Петровна все дни этой встречи, радостная, возбужденная, рассказывала, что ее сын — взрослый, на ответственной работе, но фото никому не показывала. Тут Игорь узнал, что сына зовут Игорь Александрович, и обалдело отвечал на шуточки однополчан и командира дивизии: «Ну как там сын?» И Людмила Петровна все отшучивалась, кокетничала, но тайну блюла. Как узнал Игорь, она после фронта закончила вуз, много лет преподавала, кроме сына растит дочь, есть внуки, долго работала с мужем за рубежом, — жизнь шла у нее разнообразно и интересно.
Уже много лет разведчик Бескин Игорь Александрович — Почетный гражданин города Холм. «За активное участие в боях за город Холм во время Великой Отечественной войны присвоить звание Почетного гражданина города Холма Бескину Игорю Александровичу», как об этом сказано в официальном документе и куда его приглашают приехать в любое время, поселиться в памятном городе. Были дни, когда он ежегодно ездил туда на памятные военные даты, у него теплая дружба с местным музеем. Не оставляет его вниманием и музей Северо-Западного фронта в Старой Руссе.
Многие материалы тех памятных дней из архива Игоря приняты на хранение в Центральный музей Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве.
Холм остается особой отметиной во фронтовой биографии разведчика. Память хранит еще многое о тех событиях.
«Крепость Холм» осталась занозой не только в памяти горожан, ветеранов, освобождавших город. Заноза осталась и в памяти тех, кто в те дни был нашим врагом, противником, оккупантом. В восьмидесятых годах, о чем уже упоминалось выше, один из участников тех событий, латыш Оскар Перро, воевавший в гитлеровских войсках в те годы, написал книгу «Крепость Холм» о событиях 42-го — 44-го годов, о самой крепости. Поразительно, что в те же восьмидесятые разведчик Бескин рискнул потревожить свою память и начал восстанавливать события фронтовых дней, осторожно обходя самые тягостные воспоминания — здоровье пошаливало. Появились эти записки, собранные и обработанные соавтором. Два взгляда на одни и те же события из противостоящих друг другу окопов через более чем полувековую даль. Это находка для историка, психолога. Взгляд из разных миров, из разных ментальных систем.
Но ветераны уходят. Вот уже и Болтакс Борис Иосифович давно покоится на маленьком кладбище около курортного городка на Карельском перешейке, под Петербургом. Удивительно, он — латышский еврей сражался против латыша в немецкой форме, того самого Перро, автора книги «Крепость Холм»…
Уходят ветераны Отечественной войны, Второй мировой. Раньше собирались сотни ветеранов, а сейчас десятки, единицы, да и те не все решаются собраться в дорогу, когда приходит приглашение на встречу. И чем больше сил положил человек, чем больше ранений досталось ему в боях, тем скорее его имя становится достоянием памяти. Все меньше тех, кто начинал войну — рождения 22-го, 23-го года, кто был на линии огня. Быстро сужается их круг. Все больше остаются только те, кто на фронте были во втором эшелоне и почти не бывал на передовой, в боях, — интенданты, газетчики и прочие штабные.
Взяться за фронтовые записки разведчика Бескина подтолкнули, казалось бы, несущественные на первый взгляд обстоятельства, разговоры о фронтовых днях в Московском совете ветеранов, где его поразило: как искажается история событий даже при живых еще их свидетелях. Правда, свидетели эти по большей части были на фронте штабными, да и среди командования осталось так мало тех, кто хватил войны окопной. И вот такие ветераны пытаются писать историю Отечественной войны по-своему, восстанавливая события по архивам. Но и благие порывы могут способствовать искажению Истории, мифотворчеству.
Для начала бывшего разведчика удивило, затем рассмешило, а затем и возмутило, что, например, освобождение города Холм, участником событий которого он был, полностью приписали партизанам. Да, немцы внизу на площади вокруг колокольни панически кричали: «Рус партизан!» — когда сверху их расстреливали он и его разведчики. Но в штабных донесениях, как оказалось, по показаниям пленных, в город ворвались партизаны, а о разведчиках — ни слова. Факт ухода немцев из Старой Руссы, провороненный нашими, оказался искаженным настолько, что только руками всплеснуть.
Да мало ли такого было! Тот же август 1944-го в Прибалтике, а погром 123-й дивизии там же в мае 1945-го и т. д. Одну историю войны писали и пишут генералы, а другая история ее — в памяти ветеранов, в их записках, воспоминаниях, в живых документах. И это важно для тех, кто еще будет писать правдивую историю Второй мировой, историю России тех дней, когда важным окажется любое живое слово, штрих, факт, отмеченный современником, участником событий.
Записки эти важны и для живых ветеранов.
На Богословском кладбище в Петербурге у Игоря и меня были заботы — привести в порядок памятник родным. Потом пошли пройтись по аллеям, и вдруг, буквально в десяти-пятнадцати метрах от ограды, в которой они сажали цветы, Игорь увидел гранитную стелу среди аккуратных цветов, песочка: «… медицинскоЙ службы Джанелидзе…» Человек, спасший его будущее. Фронтовой хирург в 45-м И выдающийся врач, хирург через десятилетия. Игорь сходил к воротам кладбища, купил у дежурных бабулек цветы и положил к камню. На следующий год две пожилые женщины увидели, как он там же кладет цветы, разговорились. Память живет в живых.
Игорю спас ногу Джанелидзе, спас и его послевоенную судьбу. А могло быть иначе. Служебные дела в Сибири занесли его в Читу. На крутом, сухом морозе не выдержал синтетический каблук сапога, лопнул. Заглянул в первую по дороге сапожную мастерскую, там показали рабочее место в уголке, где сидел располневший от неподвижной жизни немолодой человек без ноги и лихо, профессионально легкими движениями загонял гвоздики в сапожок, натянутый на чугунную лапу.
