Лидия Бердяева - Профессия: жена философа. Стихи. Письма к Е. К. Герцык
4 <декабря>
Случайно прохожу через кабинет Ни. Он сидит задумавшись у стола. Вдруг слышу: «Да, книга о персонализме будет очень важной».
Утром он очень взволновался, читая газету, где пишут об Эдуарде VIII** и истории его любви к M-ss Симпсон[360]. «Вот
* Так у Л. Ю. Бердяевой.
** Вместо зачеркнутого: Георге VIII.
166/167
ужас этих традиций! Хороши и все эти епископы и архиепископы! Не они ли пресмыкались перед Генрихом VIII[361], кот<орый> убивал одну жену за другой! А теперь изображают из себя народную совесть!»
Все эти дни только и разговоров всюду об отречении Эдуарда VIII. По этому поводу я вспоминаю о носе Клеопатры[362], от которого зависела карта Европы. Вот и теперь от носа г-жи Симпсон зависит эта карта.
Понедельник, 14 <ноября>*
Обедали я и Ни у Маритэн. Они недавно вернулись из Юж<ной> Америки, где Маритэн читал ряд лекций. Поездкой очень довольны, много рассказывали о тамошней интеллигенции, кото<рая> с жадностью поглощает все исходящее из Европы. Но вращались они, главным образом, в среде католиков и couleur local** мало восприняли. Говорили также о философии Шестова в связи с Кирхегартом. Возвращаясь домой, Ни говорит мне, что общение с Маритэном для него наиболее легко, т. к. в нем он чувствует более обширный горизонт и интерес к самым различным темам. «Я чувствую его "наиболее русским" среди французов».
17 <декабря>
«Перечитываю сегодня манускрипт моей новой книги "Дух и реальность"; я нахожу, что у меня слишком профетический тон, который может раздражать, но что же? Я не могу писать иначе. Это само собой как-то выходит», — говорит Ни.За завтраком разговор касается современных «идолов» (нации, государства и пр.). «Вот и обо мне скажут, что мои идолы: свобода, творчество», — смеется Ни.
1937 Январь
10 января
Собрание у Маритэн с испанцами... Доклад читает известный испанский писатель Bergamin — католик, сочувствующий народному движению[363]. Я с интересом всматриваюсь в него. Лицо будто с картины Греко[364]... Тонкий, слабый с прекрасными, бессиль-
* Так у Л. Ю. Бердяевой.
** Местный калорит (фр.).
167//168
но опущенными руками. Медленно, устало проходит к столу. Одно плечо опущено (был ранен пулей). Начинает доклад слабым еле слышным голосом... Говорит о предательской роли высшей испанской иерархии. Признав народное правительство, почти все епископы тайно сочувствовали генералу Франко[365] и делали все, чтоб облегчить ему победу. Всюду тайные засады, стрельба из окон, из церквей... «L'église officielle est completement pourrie, — говорит он взволнованно. — II у a déjà quelques annees, que je suis sorti de cette église, mais a present j'ai compris que c'est moi qui est catholique et non ceux qui se disent catholiques et luttent co+ntre son peuple», — продолжает он все с большим и большим воодушевлением. «Et je lutte et je lutterai jusqu'au bout avec mon peuple pour sa liberté»*. И я думала, слушая эти слова: «О, если б среди христиан было больше таких душ, разве мир дошел бы до такого падения». У Berganin 5 человек детей (еще маленьких) и жена. Он привез их из Мадрида, спасая от ужасов бойни, но сам возвращается в ряды борцов... С ним — два священника (кат<олика>), кот<орые>, также как и он, борются вместе с народом. Увы! Так мало! Это собрание произвело на меня огромное впечатление, особенно образ Berganin... Прощаясь с Ни, он выразил желание быть у нас по возвращении из Испании (приедет навестить детей). Но приедет ли? Смотря на его исхудавшее восковое лицо с темными тенями вокруг огромных печальных глаз, я чувствовала его уже нездешним, уже близким к вечности...
Возвращались мы (я и Ни) вместе с фр<анцузским> писателем Madaul[366], [необыкновенно симпатичным] к которому Ни очень расположен. По дороге говорили о новой книге, кот<орую> он собирается писать (о Достоевском).
15–28 янв<аря>
Две недели гриппа у Ни, меня и мамы. Положение весьма трудное, когда в доме лежат трое, сестра переутомлена до крайности. Пришлось взять на время прислугу...
По поводу болезней думала: всякая, даже легкая болезнь есть напоминание о смерти, о кот<орой> люди так мало думают. И если так относиться к болезни, то какое очищающее и
* «Официальная церковь совершенно прогнила. Вот уже несколько лет как я отошел от этой церкви, но теперь я понял, что это я — католик, а не те, которые называют себя католиками и борются против своего народа ... А я борюсь и буду бороться до конца с моим народом за его свободу» (фр.).
168//169
возвышающее действие произойдет в душе каждого? Человек хоть на время поставит себя перед лицом вечности, проверит себя... В этом, думаю я, глубокий смысл болезней. Ведь только болезнь хоть на время вырывает нас из круга повседневности и волей-неволей как бы прячет от ее сутолоки, заглушающей смысл жизни. Но увы! Как мало думают об этом и как мало ценят именно эту сторону болезней!
За время гриппа прочитала: Monterlent (умный, талантливый, но извращенный и потому жалкий). Книгу о Гете, которого не люблю. Чужд мне. Это губка, кот<орая> впитывает в себя все, но если ее выжать, остается какая-то пустота, безвоздушное пространство.
Суббота, 30 янв<аря>
Во время завтрака пришел милый наш Фриц Либ. Разговор шел вокруг нового бесстыдного процесса в Москве[367], а затем перешел на тему о состоянии нашего мира вообще.
«По-моему, — говорит Либ, — люди сейчас делятся так: наверху — ницшевские sur- homm’ы * (диктаторы, вожди), а под ними толпы, коллективы — sous’homm’ы**!»
Ни: «Из Бога тоже сделали монарха или диктатора, и это есть величайшее оскорбление, потому что Бог есть прежде всего свобода. Ничего удивительного! Люди создают Бога по своему образу и подобию, забывая, что это они созданы по Его образцу, а не Он [по их]. Не сказал ли Христос, открывший нам Бога-Отца, «что князья властвуют над Вами, а среди Вас да не будет так»[368]. И еще: «Я пришел, чтоб служить, а не для того, чтоб мне служили!»[369]
31 янв<аря>. Воскр<есенье>
Заседание Рел<игиозно>-ф<илософской> академии. Столетие смерти Пушкина[370]. Я не еду, т. к. чувствую себя еще слабой после гриппа. Ни, вернувшись, рассказывает. Народу много (200 чел<овек>). Ни - председатель, поэтому речи не говорил. Говорили: Вейдле, Федотов, Адамович, Вышеславцев. Лучшая речь, по мнению Ни, была речь Адамовича.
