Зиновий Коган - Эй, вы, евреи, мацу купили?
– Еврей?
– По дедушке. Он в Ливане был контужен.
– Здесь все контуженные.
Менаэль откинулся на спинку огромного черного кресла и Михаэлю показалось, что партия окончена. Но нет, он вновь включил настольную лампу.
– Фонд богатейший в России. Какие отношения у тебя с ними?
– Они сами по себе, мы сами по себе.
– То-то и оно. Вы сами, они сами, евреи сами. И где они? Как их найти, как их собрать?
– Лагеря, семинары… – Михаэль тер глаза, так спать хотелось. – В России евреев представляют проходимцы и самозванцы… бывшие шухер – махер…Покупают должность «президента» и наровят украсть больше, чем дают.
– Да, знамо дело. У кого вы арендуете этот трехэтажный блиндаж с подвалом?
– У Боруховича за двадцать тысяч баксов.
– Он его купил?
– Он получил от Лужкова в аренду.
– Получил в аренду, а теперь сдает за бабки. Лужков не вечен, и если Борухович во время не смоется в Израиль, его возьмут за жопу, а нас – на мороз.
– Заступятся раввины, – усмехнулся Михаэль, – если, конечно, еще останутся в России.
– А где евреи? Хасиды божатся: их в Москве, как икры в брюхе щуки. Но где они? Евреев нет, а Сохнут зачем? Сохнут не инкубатор. Евреев нет, а еврейские деньги есть. Но деньги – тоже алия! – Менаэль хлопнул себя по лысине.
– Зеленая алия. – Михаэль запустил руку в курчавую шевелюру…
– Ты мог бы стать рулевым «зеленой алии». Кто там рулит?
– Исполнительный вице-президент местный парень.
– А надо, чтобы наш человек рулил, – рот Менаэля наполнился слюной. – Сочиняй проекты для Израиля: семинары, лагеря-шмагиря, да что угодно, но для Израиля. Местные евреи перечислят деньги, тогда получат крышу. А здесь неспокойно будет еще долго. Они тут ни от чего не застрахованы. А мы им дадим связи израильского истеблишмента, станут членами Общества друзей университетов, вип-клиентами наших банков! С гарантией! Еврейский Фонд рассмотрит твою кандитатуру на вице-президента. Ну? Только не дергайся, не проявляй инициативы, все под моим контролем будет.
Опа, какие перемены, однако. – Вдруг осознал Михаэль, зеленая река за поворотом…
Осталось только проглотить слюну.
Москва для Михаэля открылась стороной нескончаемых обжираловок и пьянок, а что еще богатые евреи могут делать? То-то и оно.
Стихи на идише Михаэль сочинять забросил. Он чувствовал себя начальником, когда плакали в жилетку бывшие сослуживцы, которых Менаэль лишал зарплаты; они отчаянно искали в Москве зацепку – не уезжать обратно.
Авцелухес.
О, этот плач Михаэля будоражил, будил фантазию и однажды, когда подписывал бюджет Храма памяти – Мемориальной синагоги на Поклонной горе, – он этот бюджет прикинул на троих: он, Фалькнер и Грабля. Получалось круто. Шестьдесят тысяч баксов на троих…
– А нам что делать? – спросил Грабля.
– Взять синагогу! – рыжебородый Фалькнер загорелся и стал похож на горящий куст еживики – горел и не сгорал. Он не хотел возвращаться в Израиль к опостылевшей жене и детям. И что там делать? Нет, только не в Израиль!
– Хоть синагога и не баба, а приятно, – потирал руки Грабля.
Главное, обратно не отправят.
Через неделю одели Граблю в лапсердак и шляпу.
Синагога показалась дотом на Ливанской войне.
Тяжелая дверь распахнулась и он вошел внутрь.
– Теперь я главный здесь, – заявил он генералам, сунул им под нос приказ Михаэля вице-президента с печатью Фонда.
Директор Храма памяти генерал юстиции в отставке Бронер тоже вице-президент, но без печати. Его заместитель генерал КГБ в отставке Колода. Обоим воякам за семьдесят и росточка они были небольшого. Грабля казался боевым слоном в черном лапсердаке, шляпе, пейсах, бороде. Они должны были тут же сдаться.
– Мы не знаем.
– А я вас не спрашиваю. Выгоню всех к чертовой матери.
В атаку на кабинет раввина, где Зюня бывал – пятница, суббота, праздники.
Грабля, как граблями, все со стола смел, а заодно и фотографии со стены.
– Кабинет взят, – доложил Михаэлю. – Теперь я главный здесь.
Зима в России сокращала время, а заодно и жизнь. Любимая забава совместить юбилей с поминками. И выпил с гордостью и зависть схоронил. Нормально.
В рождественские морозы свой юбилей решил отпраздновать банк «Совок» в синагоге – арендовать субботу, воскресенье, понедельник.
В субботу утром, на шахарит, через распахнутые настежь двери рабочие выносили на снег кресла, обернутые в целлофан, будто гробы, другие – сгружали бетонные блоки, металлоконструкции, прожектора, мангалы, железные печи, звуковую аппаратуру, столы, ящики с вином, посуду…
Нешуточный будет банкет банка семьи друзей Фонда.
Замерзшие прихожане, среди них был пятилетний Акивушка с отцом, переминались на снегу… И вдруг Зюня вспомнил, как в бытность строителя сдавали госкомиссии бетонные Холодильники. И обязательно в трескучие морозы – ворота нараспашку, чтоб сдать наверняка.
– Нам где молиться? – спросил Зюня.
– В музее под землей, этаж минус один, – подмигнул Грабля.
Евреи спускались под землю – в руках сидуры, свиток Торы, будто в гетто времен Холокоста, в подземном музее, под стеклом, детские истоптанные ботинки, тряпичные куклы, семейные фото, аттестат зрелости 41-го года…
Во весь рост стоял босой манекен, в арестантской полосатой робе смертника Освенцима или Бухенвальда, или Минска, или Варшавы, так похожий на этих молящихся, кто шептал сейчас «Шма Исроэль», как повторяли эти слова и семьдесят лет назад, и тысячу лет…
В воскресенье снег в лучах прожекторов превратился в россыпи алмазов, а Храм памяти – Мемориальная синагога – в сказочный барский дворец, а выходящие из авто банкиры, шумные артисты и тихие хозяева магазинов и ресторанов… в бомонд…
Витали запахи бараньих, осетровых и мясных шашлыков, горячего вина…
А в самом молитвенном зале гремел бал…
Вокруг одиноко кружил местный парень в черном пальто и широкополой шляпе с русским именем Тимофей.
На Пурим банк «Совок» продал в рассрочку шикарные квартиры Михаэлю и Фалькнеру.
Грабля достал из арон-кодеш свиток Торы, положил на биму. Зал был пуст.
Позвонил Фалькнеру.
– Я их урою. Теперь я генерал – директор, а ты – раввин.
Субботнюю службу при полном зале прихожан Зюня с хазаном Вениамином почти не замечали Фалькнера и Граблю, которые стояли в углу, как на чужой свадьбе. А прихожане, вообще, мало что понимали «в оккупации» синагоги. Ведь она принадлежала Фонду, ну и ладно. Главное, им разрешали молиться.
Фалькнер с ужасом видел, что мужчины и женщины сидели кому где заблагорассудится, молитвенники «Шма Исроэль», «Труд души», «Тегилат Гашем» и понимал он, что с этой оравой нельзя ничего поделать. Нужно, видимо, ему набрать свой миньян. Но как это сделать? Купить прихожан? Но эти привыкли ходить бесплатно.