Мария Виролайнен - Молодой Погодин
«Адель», тематически связанная с «Русой косой» и «Сокольницким садом», резко отличается от них. Эта повесть лишена бытовых оснований, по своей форме она романтична: в ней есть противостояние одаренной личности и толпы, есть две родные души, которые не могут соединиться, духовный мир в ней резко противопоставлен обыденному. Останься от Погодина одна эта повесть, мы бы сочли его романтиком; не будь ее, по остальным повестям, собранным в трехтомнике 1832 года, мы бы решили, что Погодин — наивный реалист. Истина же заключена, по-видимому, в скрытом, на поверхности не явленном соотношении сюжета «Адели» с сюжетами остальных повестей.
Мы говорили уже, что «Адель» — повесть автобиографическая. Но секрет ее заключается в том, что за двумя фигурами главных героев — Адели и Дмитрия — стоят не две, а три реальные фигуры: Александры Трубецкой, самого Погодина и Дмитрия Веневитинова[8].
Для Погодина, как и для остальных своих друзей, Веневитинов был (и при жизни, и особенно после смерти) идеальным юношей, сочетавшим в себе мыслителя и поэта, обещавшим стать одним из первых русских дарований. Его ум, талант, образованность, характер — все делало его человеком необычайно привлекательным. Для Погодина же он был кумиром и соперником — одновременно. Восхищаясь Веневитиновым, Погодин все время сравнивает себя с ним, взвешивает свои и его достоинства и то и дело с сокрушением отмечает, что преимущество остается за Веневитиновым. Сойдясь с любомудрами, Погодин очень хочет ни в чем не отстать от них, оказаться на высоте. В каком-то смысле он хочет занять такое же, даже то самое место, что и Веневитинов. Самолюбие заставляет Погодина и гордиться своей дружбой с родовитыми, образованными, блестящими юношами и в то же время чувствовать себя в их кругу не совсем уютно, не на той высоте, как ему хотелось бы.
И вот Погодин пишет повесть, в которой в одном герое соединяет, отождествляет себя и Веневитинова. Как и Веневитинова, героя зовут Дмитрий, как Веневитинов, он скончался во цвете лет, тематика сочинения, которое пишет герой Погодина, совпадает с тематикой статьи Веневитинова. Дмитрий в «Адели» — жизненный идеал любомудров. Философия, поэзия, история человеческой культуры — вот та жизненная сфера, в которую он целиком погружен. Низкой обыденности нет места в его душе. В характере Дмитрия, как его задумал Погодин, воплощена та посмертная репутация Веневитинова, которую создали ему друзья. И в то же время герой — alter ego автора, основу сюжета составляет жизненная ситуация Погодина, история его отношений к любимой женщине.
Итак, образ героя «Адели» сложился из отождествления Погодина с Веневитиновым (вспомним, что это отождествление не было чисто литературным ходом: Погодин одно время мечтал о браке Веневитинова с княжной Трубецкой, в мыслях своих ставил его на желанное для себя место). Погодин со всеми основами, заложенными в его личности: с его происхождением, врожденным эмпиризмом, любовью ко всему положительному, отождествляет себя с тем, чем являются его друзья-любомудры: аристократы духа и аристократы по рождению. Но между его и их жизненными сферами лежало исконное расхождение, тождество прототипов было воображаемым, желаемым, но не действительным. Герой, имеющий такое происхождение, оказывается в сюжетной ситуации, для которой нет никакой возможности опуститься в быт, разрешиться в бытовой сфере, ибо вся она построена на мечте. К мечтательству же Погодин относится с подозрением. Герой «Черной немочи», сын богатого купца, мучается вопросами, на которые отвечать он себе не в силах: «…отчего солнце восходит и закатывается (…), отчего облака носятся, гром гремит, молния сверкает (…), что такое человек, что он на земле делает, откуда он пришел, куда он идет (…), как мысль в голове зачинается и плодится, как выговаривается она словом, отчего во всяком царстве есть крестьянин, мастеровой, купец и дворянин (…), что такое счастие, несчастие, судьба, случай, что такое добро, зло, воля, разум, вера…» Когда впервые в жизни он открывает свои мысли перед другим человеком, более всего он боится: «не мечтательные» ли они? И в то же время он рассказывает, что ученые книги, на которые он с жадностью набросился, не разрешили его вопросов, удовлетворили же его — стихи «господина Жуковского». В «Черной немочи» две большие стихотворные цитаты из Жуковского, Погодин часто цитирует его и в других повестях. Жуковский, апологет мечты, оказывается до сладости знакомым купеческому сыну, для которого в слове «мечтательность» заключен худший упрек, какой он сам себе может сделать.
Погодин доверяет только существенности, и все же главную жизненную ставку делает на мечту. Этот конфликт мечты и существенности в судьбе и творчестве Погодина является глубоко скрытым психологическим фактом, который, по всем законам поэтики Погодина, никак не мог непосредственно воплотиться в сюжете.
Любопытно, что Белинский отметил в «Черной немочи» некоторую невыговоренность главной идеи: «Заметно, что автора волновало какое-то чувство, что у него была какая-то любимая, задушевная мысль, но и, вместе с тем, что у него недостало силы таланта воспроизвести ее; с этой стороны, читатель остается неудовлетворенным»[9]. В самом деле, у Погодина психологическая, «подпольная» проблематика, «задушевная мысль», волнующее его чувство остаются за рамками художественного текста, в действительности. (Так происходит в «Черной немочи», а в еще большей степени — в «Адели», которая, будучи прочитана вне контекста биографии Погодина, выглядит как самая традиционная романтическая повесть.) Фактом литературного осмысления эта проблематика станет лишь позже — сначала в «Невском проспекте» Гоголя, а потом у Достоевского, для которого она будет не только предметом, но и способом организации повествования («Белые ночи» имеют подзаголовок: «Сентиментальный роман. Из воспоминаний мечтателя»).
«Адель» — единственная в трехтомнике повесть, где культурная сфера становится поприщем страсти. Отчасти вторит ей лишь «Черная немочь», повесть из купеческого быта, в которой культура оказалась предметом страсти, снедающей героя. В «Русой косе» и особенно в «Сокольницком саде» культурный быт и включенный в него любовный сюжет вполне идилличны. В сюжете «Адели», самом личном, автобиографическом у Погодина, проблематика повестей из культурного быта сомкнулась с проблематикой «Психологических явлений». Трезвость, невозмутимость, идиллическая сентиментальность и рационализм Погодина оказываются вовлеченными в конфликт мечты и существенности. В этом конфликте существенность является и исходным основанием, и единственно приемлемым конечным результатом, но в той же существенности возникает шкала ценностей, в которой превыше всего ценится мечта, хотя никакой мечтой эта существенность не удовлетворится.
