Николай Ильюхов - Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
Мы несколько раз пытались наладить связь с Владивостокским комитетом партии, посылали для этого ряд товарищей, но всякий раз попытки оказывались безрезультатными. В городе были полностью разгромлены рабочие и партийное организации, наиболее видные большевики, как напр. тт. Губельман (Володя Большой), Никифоров (Петр), Кушнарев и др., сидели в тюрьмах в чехо-словацких концентрационных лагерях, другие (как напр. Суханов) расстреляны. Уцелевшая часть товарищей организовала областной комитет партии, который настолько был законспирирован, что не только нам, в то время беспартийным, но и наиболее активным партийным работникам он был недоступен, так как связь поддерживалась через сложную и тонкую систему десятков, пятерок и т. д.
С другой стороны, трудность обстановки увеличивалась для нас из-за опасности оказаться изолированными от других районов губернии, если мы не распространим свое влияние за пределы Сучанской долины. Впрочем уже с первых шагов своей работы мы не могли не почувствовать этой изолированности. Крестьяне Никольско-уссурийского и других уездов, несмотря на возрастающее среди них недовольство против Колчака, оставались пассивными и не давали никаких поводов думать, что они поддержат восстание. «Комитету по организации революционного сопротивления» нужно было все эти условия учесть и, исходя из них, повести дальнейшую работу.
21 декабря съезд руководителей дружин состоялся в селе Фроловке. На нем присутствовали тт. Солоненко Иван, Мечик, Ильюхов, Серов, Самусенко Иван, Гурзо, Корытько и др. Во время заседания произошел случай, который оказался почти решающим при выборе срока для восстания. Пользуясь тем, что в нашем районе, как и в других уездах области, правительство еще не успело, вернее — боялось насаждать своих чиновников и что Сучанские копи, — ближайший пункт, где была расположена белая милиция, — находились от Фроловки в 15 верстах, мы не предприняли никаких мер охраны и вообще чувствовали себя настолько в безопасности, что спокойно расположились в здании волостного исполкома. Правда, каждый из нас был вооружен, если не револьвером, так винтовкой, но это могло, пожалуй, только вредить конспирации. Мы были в то время настолько увлечены успехом своего дела, всеобщим сочувствием и поддержкой со стороны крестьян, что и не думали о том, что могут найтись предатели, которые способны мешать нашей работе. Здесь сказалась неопытность наша. Не было прямых указаний на то, чтобы кто-нибудь донес о предполагающемся съезде наших дружин; однако во Владивостоке стало известно, что мы ведем подготовительную работу к восстанию, и в день открытия съезда внезапно нагрянул милицейский отряд во главе с помощником начальника владивостокской милиции Сорокиным. Отряд на санях подкатил к зданию волостного совета, но, вероятно не предполагая, что в нем находятся те, кого им нужно арестовать, расположился так, что оставил свободным выход через черный ход, и мы спокойно вышли через него незамеченными вместе с группой крестьян. Продолжение работ съезда было перенесено в соседний дом крестьянина Серова, где при попытке милиции взять нас можно было успешно отстреливаться. Вскоре крестьяне сообщили нам, что Сорокину стало известно о нашем пребывании во Фроловке и что он намерен арестовать пока двоих из «подозреваемых» им в большевизме — учителей Мечика и Ильюхова. Было ясно, что при таких обстоятельствах работа съезда нормально итти не может, а с другой стороны было очевидно и то, что белогвардейское правительство осведомлено о нашей работе и постарается не-сегодня-завтра выслать против нас карательный отряд. После оказалось, что наши предположения были вполне основательны: как потом выяснилось, начальник фроловской почтово-телеграфной конторы Захарко являлся провокатором, по донесению которого и прибыл упомянутый милицейский отряд. И в то время, когда съезд продолжал работать в доме крестьянина Серова, телеграф отбивал во Владивосток донесение о том, что в Сучанском районе готовится восстание, для предупреждения которого Захарко и начальник милиции Сорокин убеждали комиссара Приморской области Циммермана (назначенного Колчаком) срочно выслать на Сучан карательную экспедицию.
На съезде дружин было решено начать восстание немедленно. Первым актом восстания должна была явиться декларация, обращенная к консульскому корпусу и белогвардейскому правительству, с заявлением о том, что крестьяне и рабочие Сучанского района, сохранившие у себя власть советов, объявляют решительную и беспощадную войну контр-революции и ее вдохновителям — интервентам, пытающимся задушить Советскую республику, а с нею погубить и все дело трудящихся. Тут же было принято обращение к трудящимся остальных уездов Приморской области, призывающее последовать примеру сучанцев и с оружием в руках выступить на защиту советов. Вторым шагом являлось постановление о выселении из Сучанского района всех попов и контрреволюционных элементов, если они не дали повода для их ареста и предания революционному суду. Между прочим, милицейскому отряду Сорокина удалось бежать из Фроловки невредимым, но это счастье для него оказалось непродолжительным, так как при других обстоятельствах, о которых речь будет итти ниже, отряд был уничтожен. Для материального обеспечения восстания решено было установить налог на кулаков и зажиточных крестьян, квоота (доля) которого нормировалась в зависимости от соображений командования повстанческих войск. Командующим революционными партотрядами был избран Ильюхов и «помощником по политическим делам» Мечик, на которого возлагалась обязанность организовать политическую работу в отрядах и среди крестьян, распространять лозунги восстания по другим уездам и постараться втянуть их в борьбу. В установлении должности «помощника командующего по политическим делам», у масс, как видит читатель, проявилось интуитивное предвидение идеи красноармейских военкомов, сыгравших в гражданской войне славную роль политических агентов, эмиссаров партии и советской власти. Для нашего дела такого рода разделение труда требовалось практическими соображениями развертывающейся работы.
Извещение о решении восстать дружинники наиболее революционных сел (Серебряная, Хмельницкая, Гордеевка, Бархатная) приняли с энтузиазмом, в противоположность таким селам, как Казанка и Фроловка (особенно первая), которые не освободились еще целиком от демократических иллюзий и в глубине души питали надежду покончить с белогвардейским террором при помощи посторонней, третьей силы; в частности они рассчитывали на «демократические» американские войска, командование которых все время отравляло сознание колеблющихся крестьян своими демагогическими обещаниями не допускать реставрации царского режима, «незаконных» расстрелов и издевательства над крестьянами со стороны карательных экспедиций. Эти села, хотя формально и не возражали против восстания, но и достаточно бесстрастно относились к нему, призывая к осторожности и обдуманности, избегая резких, «крутых» мер.
