Николай Ильюхов - Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
Слева: Ив. Солоненко. Справа: Ив. Петр. Салусенко. Организаторы первых нелегальных боевых дружин во Фроловке и Казанке. Активные участники обеих кампании партизанства в Приморьи.
Дальнейший ход событий не дал возможности комитету целиком осуществить организационный план. Комитет не успел широко развернуть свою подготовительную работу, а главное — еще не было достаточно распространено его организационное влияние среди шахтеров и железнодорожников, когда обстановка потребовала немедленных и решительных действий. 18 ноября адмирал Колчак «сверг» эсеро-кадетское «Временное сибирское правительство» и объявил себя диктатором. 8 или 9 декабря им был отдан приказ о мобилизации сначала офицеров и унтер-офицеров, а затем и солдат. Одновременно он предложил местному командованию своих войск приступить к разоружению населения. Начальникам гарнизонов рекомендовалось в приказах приступить к срочной организации «карательных экспедиций» для обеспечения своевременного выполнения воли правителя. В деревнях этот строгий приказ был получен на второй день после его издания. В это же время созданный названным выше «демократическим» Временным сибирским правительством «противобольшевистский» уральский фронт, поддерживаемый западно-сибирским кулачеством, приносил контр-революции все более и более утешительные сведения: Красная гвардия отступала и терпела поражения одно за другим. Патриотические газеты были полны торжествующими статьями и, захлебываясь в предвкушении радости, которая должна была наступить с завоеванием Москвы, предвещали скорую и окончательную победу своему «доблестному войску». Меньшевики и эсеры, первоначально возглавлявшие контр-революцию и запутавшиеся теперь, после «устранения» их от власти, косноязычно пророчествовали о том, что скоро-де наступит конец гражданской войны, т. е. будет раздавлена революция, и восторжествует великое «демократическое начало». Словом, каждый по-своему, в зависимости от того, какой социальный слой он представлял, делал свой вывод из того труднейшего положения, в котором очутилась к этому времени молодая советская страна. Ясно, что эта обстановка не могла не отразиться на характере и темпе подготовительной работы «Комитета по организации революционного сопротивления». Стало совершенно очевидным, что нельзя настаивать на выполнении первоначальных предположений относительно распространения организации на весь Сучанский район. В процессе работы комитет убедился в том, что вовсе нет никакой нужды при существующих условиях затевать столь громоздкую нелегальную организацию, так как готовить к восстанию путем убеждения никого не нужно было: все крестьяне, во всяком случае все наиболее революционные села, выражали полную готовность начать борьбу; надеяться же на то, что проведением организационного плана удастся сколько-нибудь основательно укрепить, спаять свою военную силу, было бы непозволительным легкомыслием, могущим помочь только белогвардейщине. Каждый день, каждый час был дорог. Нужно было немедленно начать выступление, чтобы отвлечь на себя возможно больше сил врага с уральского фронта. Никто из нас не рассчитывал, что восстание должно привести непосредственно к захвату власти; напротив, все готовились к длительной и упорной войне. Эта война не могла также носить фронтового характера, на что впоследствии тщетно вызывали нас белогвардейские генералы: она должна была носить характер партизанских набегов, т. е. быть в тех условиях наиболее чувствительной и вредной для неприятеля и наиболее доступной для нас. Близившийся решительный час ставил целый ряд принципиальных и практических вопросов (стратегия, снабжение, вовлечение других уездов в предстоящую борьбу и проч.). Для разрешения всех этих вопросов было решено созвать на 21 декабря съезд руководителей наиболее сильных и влиятельных дружин. Съезд был тем более необходим, что «Комитет по организации революционного сопротивления» на первое время потерял всякую надежду наладить связь с Владивостокской организацией большевиков и вся тяжесть политического руководства должна была целиком лечь на плечи неопытных, в большей части не вышедших еще из комсомольского возраста членов комитета.
Мы несколько раз пытались наладить связь с Владивостокским комитетом партии, посылали для этого ряд товарищей, но всякий раз попытки оказывались безрезультатными. В городе были полностью разгромлены рабочие и партийное организации, наиболее видные большевики, как напр. тт. Губельман (Володя Большой), Никифоров (Петр), Кушнарев и др., сидели в тюрьмах в чехо-словацких концентрационных лагерях, другие (как напр. Суханов) расстреляны. Уцелевшая часть товарищей организовала областной комитет партии, который настолько был законспирирован, что не только нам, в то время беспартийным, но и наиболее активным партийным работникам он был недоступен, так как связь поддерживалась через сложную и тонкую систему десятков, пятерок и т. д.
С другой стороны, трудность обстановки увеличивалась для нас из-за опасности оказаться изолированными от других районов губернии, если мы не распространим свое влияние за пределы Сучанской долины. Впрочем уже с первых шагов своей работы мы не могли не почувствовать этой изолированности. Крестьяне Никольско-уссурийского и других уездов, несмотря на возрастающее среди них недовольство против Колчака, оставались пассивными и не давали никаких поводов думать, что они поддержат восстание. «Комитету по организации революционного сопротивления» нужно было все эти условия учесть и, исходя из них, повести дальнейшую работу.
21 декабря съезд руководителей дружин состоялся в селе Фроловке. На нем присутствовали тт. Солоненко Иван, Мечик, Ильюхов, Серов, Самусенко Иван, Гурзо, Корытько и др. Во время заседания произошел случай, который оказался почти решающим при выборе срока для восстания. Пользуясь тем, что в нашем районе, как и в других уездах области, правительство еще не успело, вернее — боялось насаждать своих чиновников и что Сучанские копи, — ближайший пункт, где была расположена белая милиция, — находились от Фроловки в 15 верстах, мы не предприняли никаких мер охраны и вообще чувствовали себя настолько в безопасности, что спокойно расположились в здании волостного исполкома. Правда, каждый из нас был вооружен, если не револьвером, так винтовкой, но это могло, пожалуй, только вредить конспирации. Мы были в то время настолько увлечены успехом своего дела, всеобщим сочувствием и поддержкой со стороны крестьян, что и не думали о том, что могут найтись предатели, которые способны мешать нашей работе. Здесь сказалась неопытность наша. Не было прямых указаний на то, чтобы кто-нибудь донес о предполагающемся съезде наших дружин; однако во Владивостоке стало известно, что мы ведем подготовительную работу к восстанию, и в день открытия съезда внезапно нагрянул милицейский отряд во главе с помощником начальника владивостокской милиции Сорокиным. Отряд на санях подкатил к зданию волостного совета, но, вероятно не предполагая, что в нем находятся те, кого им нужно арестовать, расположился так, что оставил свободным выход через черный ход, и мы спокойно вышли через него незамеченными вместе с группой крестьян. Продолжение работ съезда было перенесено в соседний дом крестьянина Серова, где при попытке милиции взять нас можно было успешно отстреливаться. Вскоре крестьяне сообщили нам, что Сорокину стало известно о нашем пребывании во Фроловке и что он намерен арестовать пока двоих из «подозреваемых» им в большевизме — учителей Мечика и Ильюхова. Было ясно, что при таких обстоятельствах работа съезда нормально итти не может, а с другой стороны было очевидно и то, что белогвардейское правительство осведомлено о нашей работе и постарается не-сегодня-завтра выслать против нас карательный отряд. После оказалось, что наши предположения были вполне основательны: как потом выяснилось, начальник фроловской почтово-телеграфной конторы Захарко являлся провокатором, по донесению которого и прибыл упомянутый милицейский отряд. И в то время, когда съезд продолжал работать в доме крестьянина Серова, телеграф отбивал во Владивосток донесение о том, что в Сучанском районе готовится восстание, для предупреждения которого Захарко и начальник милиции Сорокин убеждали комиссара Приморской области Циммермана (назначенного Колчаком) срочно выслать на Сучан карательную экспедицию.
