Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся
Неподалеку от нас у пулемета суетились немецкие солдаты. Несколько человек рыскали по углам, высматривая боеприпасы. Не так давно мы видели их бродившими по городу. Получается, что у них тоже не хватает боеприпасов!
Здесь, по нашим складам, проходила немецкая линия обороны.
Над головами засвистели вражеские пули, немцы немедленно открыли ответный огонь. Мы поспешили убраться с простреливаемого пространства мало ли что.
Огонь и не думал отступать. Когда в него попадали разбросанные на снегу патроны, раздавались веселые хлопки.
Было сложно заставить людей работать.
Минуты на морозе текли медленно, тягуче.
Я видел вялость и апатию наших солдат, бесстрастную невозмутимость немцев, наблюдавших за нашей работой, и в мою душу начало закрадываться сомнение. Зачем все это? Быть может, мое понимание действительности, руководившее каждым моим решением и поступком, - лишь призрачный замок, который при малейшем дуновении ветра без следа растает в воздухе?
А правда ли, что где-то существует далекая и теплая страна - Италия?
Нет, об этом лучше не думать, так недолго и свихнуться.
Тем не менее где-то в самом потаенном уголке души я не переставал надеяться, что когда-нибудь увижу родную Италию.
А что чувствовали остальные?
Несмотря на испытываемое мною душевное смятение, внешне я оставался уверенным и энергичным и работал наравне со всеми.
Мы справились с огнем и вернулись в свой дом. Там было очень холодно.
Глава 25.
6-9 января
6 января. Крещение.
Наши семьи в Италии очень тревожатся о нас.
Несколькими днями раньше Копти посчастливилось раздобыть спальный мешок. Он полностью разделся и нырнул внутрь, предвкушая наслаждение от спокойного сна без постоянной компании вшей. Заснул он быстро, но через некоторое время разрыдался во сне. Он снова и снова стонал, повторяя: "Нет, мамочка, нет..." Я лежал ближе всех к нему, на соседней скамейке, поэтому сразу же начал будить его. Но даже окончательно проснувшись, Копти еще долго дрожал и всхлипывал.
Воспоминания о близких и любимых теперь уже не помогали, не поддерживали в трудную минуту. Они преследовали и мучили нас.
Марио Беллини тоже тихо стонал во сне. Мне говорили, что я часто во сне вскрикиваю, иногда издаю жалобные стоны.
Антонини спал тихо, но непрерывно беспокойно ворочался. Он никогда не снимал на ночь даже ботинки, считая, что так он сумеет быстрее вскочить, если русские войдут в город. Он часто говорил, что молит Бога только об одном: чтобы не попасть живым в плен. Все остальное, по его словам, не имеет значения.
Солдаты находились в таком же положении, как и мы.
Один из них неожиданно заболел. Мы делали для него все, что было в наших силах, но, к сожалению, почти ничем не могли помочь. Ему пришлось справляться с болезнью самостоятельно.
* * *
У нас было всего несколько ложек, которыми мы пользовались по очереди. Сначала их не было вообще, затем кто-то раздобыл пару штук, еще несколько мы вырезали из дерева. Все равно на всех не хватало. Покончившие с трапезой тут же передавали освободившиеся ложки следующим. По этому поводу всегда было много шуток.
Вечером, когда всем полагалось праздновать Крещение, Валорци получил комплекты белой немецкой формы для себя и своих людей. Одевшись, он вместе с солдатами отбыл на передовую. Конти, вооруженный русским автоматом (его личный военный трофей; он им очень гордился и всегда носил на плече), тоже ушел со своим взводом. По-моему, вместе с ними отбыл и Балестра.
* * *
Вечером я навестил в госпитале Лугареци и Канделу. По дороге обратно меня встретил солдат, которого послал за мной капитан Понториеро. Я немедленно явился. Он сказал, что имеет приказ отправить взвод на передовую и хочет, чтобы я его возглавил. Именно я, а не Беллини, Карлетти или Антонини, поскольку я нахожусь в лучшей форме, чем они. Понториеро предполагал послать со взводом Занотти, но не сумел его разыскать.
Пока Понториеро инструктировал меня (больше всего меня страшила перспектива снова проводить на улице ночи), появился Занотти. Эгоистичная часть моего "я" возликовала.
А тем временем в доме капитана Понториеро солдаты готовились выполнять приказ. Они надевали шинели, коричневые вязаные шлемы, вообще старались максимально утеплиться. Как мне было все это знакомо! Это напоминало дни, когда мы еще не лишились гордости.
Занотти тоже начал собираться. Он явно нервничал, его обычная жизнерадостность, столь свойственная миланцам, исчезла. Почему-то казалось, что его одолевают дурные предчувствия. Таким я его раньше не видел. Я опустился столь низко, что даже упрекнул его за излишнюю нервозность.
Я не знал, что в его душе молодость и жизнерадостность активно протестуют против перспективы близкой смерти. Это я понял несколько позже и почувствовал духовную близость с ним. У нас было много общего. Так же как и он, я был студентом Миланского университета.
Некоторое время я пытался собрать в кулак все свое мужество и заставить себя занять его место. Но не смог. Очевидно, благородные поступки стали для меня недоступными.
Занотти ушел - молодой, высокий и очень привлекательный, несмотря на изношенную и грязную одежду. Взвод последовал за ним. Ночные тени постепенно удлинялись, прочерчивая полосы на мрачной дороге.
Я понуро вернулся в дом, мысленно уговаривая самого себя: "Я сейчас не могу... но чуть позже, когда станет не так страшно... Я обязательно снова стану храбрым и благородным, таким, как был когда-то... Но не сейчас... Позже..." А потом на меня снова навалилась апатия.
* * *
Крещенский вечер мы провели в узком кругу: Антонини, Гвидичи, Беллини и я. Мы сидели в пустом доме. Полито, ординарец Валорци, которого тот не взял с собой, готовил минестрон.
Мы сидели на единственной свободной скамейке и нескольких свернутых тюфяках. В пустой банке от сардин тускло горел пропитанный маслом фитилек. Мы ели, изредка перебрасываясь ничего не значащими словами.
Вокруг было темно. Иногда над позициями немцев взлетала ракета и на несколько секунд освещала ночной город. Так прошло Крещение.
* * *
Утром 7 января атаку начали немцы. Они имели целью отбросить русских на ранее занимаемые ими позиции. Бой длился все утро. В итоге русские отступили и закрепились на расстоянии нескольких километров от немецких позиций. Тем не менее дальние подступы к городу все еще были в их руках.
Говорили, что в те дни убийственный мороз сражался с обеими противоборствующими сторонами и нанес каждой весьма внушительный урон. Пострадали даже войска, прибывшие из Сибири.
Немцы ввели в бой танки. Два из них были подбиты, остальные вернулись в плачевном состоянии. Это было третье, и последнее, из больших сражений в районе Черткова.
