Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны
Но эти планы было легче обсуждать, чем претворять в жизнь. Никто не знал, о чем на самом деле шла речь. О корпоративном государстве? О тотальном экономическом планировании? О государственном социализме? Сверху рекомендовали одно: прежде всего действуйте, проявляйте активность — ясное видение цели наступит само собой. Таким образом, повсюду начался настоящий бум бестолкового организаторства. В чувствительный и сложный механизм немецкой экономики полезли варвары, и весь порядок покатился кувырком. "Как бы нам не пришлось демонтировать всю эту "сословную структуру, — говорили в те дни. "Организаторская лихорадка" поставила страну на грань мятежа.
23 сентября 1933 г. Перед первой лопатой на строительстве имперской автотрассы в окрестностях Франкфурта Гитлер завершил свою речь словами: "И теперь я призываю вас: за работу! Строительство должно начаться сегодня! Пусть работа идет! И не пройдет и нескольких лет, как появится гигантское сооружение, свидетельствующее о нашем служении. нашем прилежании, наших способностях и нашей решительности! Рабочие Германии — за работу!"
До начала второй мировой войны Гитлер не говорил ни о чем. кроме мира — как внутри страны, так и за рубежом.
То. что этот мир был обманом, люди узнали позже, когда Гитлер, напав на Польшу 1 сентября 1939 г… развязал вторую мировую войну.
В сельском хозяйстве все шло еще относительно легко. Здесь сохранялись некоторые остатки свободного рынка, и поэтому "кормильцы Рейха" смогли в известной степени воплотить в жизнь идеи корпоративного устройства. Но подходить с теми же мерками к торговле, ремеслам, промышленности — значило вечно натыкаться на непреодолимые трудности. Потому что никто не знал, чего же он хочет на самом деле. Что такое "отраслевое хозяйство"? Мы пытались разобраться с этими пустыми, необдуманными лозунгами, однако стоило лишь прикоснуться к ним — и они тут же рассыпались в прах.
Но были и другие люди, хитрые и весьма реалистически мыслящие, которые во время тотальной перестройки создали аппарат, обеспечивавший им значительное влияние на экономику. Они превратили "сословную структуру" в орудие для овладения хозяйством страны. Эти люди говорили: не годится, чтобы экономика и впредь могла самостоятельно удовлетворять свои потребности и саморегулироваться. Такая экономика будет все больше и больше подменять собой государственный аппарат, пока наконец сама не займет его место. Если в этом и заключается смысл корпоративного государства — то национал-социализм не имеете ним ничего общего. Нет, не восстановление хозяйства, а овладение хозяйством, порабощение экономики национал-социалистической партией — вот в чем заключалась цель этих людей, не признававших никаких экономических законов и наивно полагавших, будто экономику удастся без потерь подчинить выдуманным правилам, противоречащим реальному положению вещей. Эти люди видели в "сословной структуре" всего лишь орудие собственной власти. И то, что они создавали, было аппаратом насилия над экономикой.
Никто не сомневался, что массовая безработица непременно требовала государственного вмешательства в экономику. Но повышало ли это вмешательство производительность труда или оно просто было временной мерой? И если в планы организаций, государственных учреждений и самой партии не входило ни достижение внутреннего экономического равновесия между отраслями, ни даже обычное повышение эффективности хозяйства — то что же тогда ожидало саму экономику?
Таковы были вопросы, не дававшие нам покоя. Наш Данциг представлял из себя небольшую и вполне обозримую территорию; здесь тоже следовало смело взяться за организацию нового порядка. Мне казалось возможным применить здесь определенную современную форму протекционизма, чтобы облегчить затруднительную ситуацию, возникшую в наших экономических отношениях с Польшей. Впрочем, я вполне допускал мысли и о корпоративном государстве, и об определенной разновидности неомеркантилизма. Форстер, гауляйтер Данцига, напротив, имел лишь честолюбивое стремление первым завершить "сословную структуру", чтобы затем "блеснуть" перед Гитлером. Он пригласил к нам молодого человека, который занимался этим вопросом в партийных органах — именно этот человек сочинил пресловутую пропагандистскую брошюру о "сословной структуре". Молодой человек и еще шестеро его соратников прибыли в Данциг, дабы заложить краеугольный камень в основание того дела, которому они намеревались посвятить всю свою жизнь.
Однако очень скоро выяснилось, что Данциг — место, наименее пригодное для экономических экспериментов.
Что в портовом городе с международным грузооборотом, где к тому же нет собственной таможни, можно предпринимать любые экономические вольности — но ни в косм случае нельзя усложнять хозяйственную жизнь разными произвольными предписаниями. Они приводят лишь к тому, что грузооборот перемещается в более удобные порты. Исходя из этого, я понял, что самое лучшее в данной ситуации — отложить всю "сословную структуру" куда-нибудь в сторонку.
Это стало поводом для моего первого конфликта с партией, тем более, что во всех ее планах да и в самом общем проекте новых экономических отношений говорилось только об одном: экономика должна подчиниться распоряжениям партии. Я едва ли мог принять этот лозунг как руководство к действию. В рейхсканцелярию стали поступать жалобы. Меня вызвал Гесс, заместитель Гитлера. Немногословно (хотя в этом немногословии не таилось никакого глубокомыслия — лишь беспомощность и нерешительность весьма недалекого субъекта) побеседовав со мной, он не нашел ничего лучшего, как слегка пожурить меня. Вскоре мне пришлось беседовать и с самим Гитлером.
"Ну что у вас там?", — спросил он. Когда я изложил ему свои мысли о пресловутом способе ведения хозяйства, он был поражен. Он сказал, что и в мыслях не имел благословлять все это безобразие. Неужели Форстер не знает, что Гитлер уже давно отменил "сословное строительство"? Я ответил, что, если бы нам это было известно, мы избежали бы многих лишних трудов и ненужных конфликтов. Гитлер тут же принялся, по своему обыкновению, оправдывать вынесенное решение, а затем "в общих чертах" приплел сюда свои социалистические идеи, которые тогда все время вертелись у него на языке.
"Вы считаете, следует вообще прекратить заниматься корпоративным устройством?" — спросил я.
"Я пока еще не могу себе представить, что обозначает это слово, — ответил Гитлер. — И я уверен, что вы тоже это вряд ли себе представляете. Муссолини уже много лет трудится над воплощением в жизнь своего так называемого нового экономического порядка. Но он не продвинулся ни на шаг. То есть: самого существенного, самого основного, того, что увенчает его творение, замкового кирпича, который закрепит свод, он так и не нашел. И вот что я вам скажу. В таких делах нельзя насиловать природу. Нельзя ничего конструировать. Вы меня понимаете? Все эти вещи должны расти сами по себе, снизу вверх. Если вы будете собирать их по схеме, сверху вниз, то у вас выйдет лишь бумажная модель, и никто никогда не вдохнет в нее жизнь. Вы можете представить себе, как творит художник? И государственный деятель должен позволить созреть даже своему замыслу, не говоря уже о движущих силах нации. Он может будоражить всех, он может вести эти силы за собой и управлять ими, он даже может остановить всех, если увидит, что настоящих сил еще нет. Но он не может вызвать эти силы искусственно. Нет ничего ошибочнее, чем навязывать незрелым нациям что- либо сверху — даже если наверху все очень хорошо обдумали. Искусственно можно вызвать лишь творческое беспокойство, которое вечно держит художника в напряжении, которое следует всячески возбуждать и поддерживать. Нельзя позволить ему угаснуть".
