Аквариум. Геометрия хаоса - Кушнир Александр Исаакович
«Я был просто ошеломлен, ознакомившись с песнями Бориса, — уверял журналистов лидер Eurythmics. — Поскольку неожиданно услышал в них интонации старой английской музыки, о которых уже лет двадцать как забыл. С подачи Гребенщикова я стал ходить в фольклорные клубы и обнаружил там массу интересного. Фактически Борис вернул мне мои собственные корни».
Перед возвращением в Ленинград БГ всё-таки успел выступить в Нью-Йорке. Этот акустический концерт состоялся в советском посольстве, и критики считают его одним из лучших в международной карьере Гребенщикова. Вдохновлённый событиями последних дней, Борис исполнял под гитару свои песни и бойко отвечал на записки из зала. В партере в тот вечер восседали матёрые дипломаты, журналисты-международники, чиновники из ТАСС, сотрудники КГБ, а также члены их семей. В воздухе пахло дорогими духами, барственным пафосом и явным недоверием. Скажем прямо — контингент подобрался не самый простой…
Итак — чуть томный вокал, акустическая гитара и губная гармошка против ощетинившихся зубров советской номенклатуры. Гребенщиков осторожно начал выступление с «Золота на голубом», затем спел «Аделаиду», «Моей звезде» и «Трамвай». Ближе к финалу атмосферу смягчили несколько композиций Вертинского и «Чудесный вальс» Окуджавы. И когда сердца политической элиты растаяли окончательно, Борис с безупречной дикцией выдал «Сползает по крыше старик Козлодоев». Спел — как вбил гвоздь в крышку гроба советской власти.
За окнами незаметно наступал 1988 год.
ЗАЛОЖНИК РОК-Н-РОЛЛА
«Второсортный рок-н-ролл — это преступление».
В Ленинград Гребенщиков вернулся в ковбойских сапогах, пробковом шлеме и с перевесом багажа на четыреста пятьдесят долларов. Несколько суток он рассказывал друзьям о своих приключениях, и эти истории казались настоящей фантастикой. Но, к сожалению, родина не дала своему пилигриму необходимого времени для релаксации. В феврале 1988 года всех накрыла страшная новость — с восьмого этажа выбросился Александр Башлачёв. Ему было двадцать семь лет.
Борис догадывался, что в последние годы череповецкий поэт остро ощущал депрессию, одиночество и давление вселенной. Жил как перекати-поле, в условиях тотальной неустроенности — денег, квартиры и собственной группы у него не было, а песни в 1986-87 годах совершенно не писались. Сделанные наспех магнитофонные записи он зачастую уничтожал — ни одна из них Башлачёву не нравилась.
За несколько дней до смерти СашБаш решил прогуляться вдоль Финского залива — в компании с Лёшей Ипатовцевым, обитавшим по соседству в посёлке Комарово. В ту морозную ночь природа словно сошла с ума: громадные льдины со скрежетом яростно наслаивались друг на друга. Рискуя жизнью, поэт и звукорежиссёр попытались влезть на одну из них. И Башлачёв, глядя с тоской в ночное небо, задумчиво сказал Ипатовцеву: «Смотри, а звёзды, оказывается, совсем близко». И вскоре уехал в Ленинград, где прыгнул вниз из окна квартиры на проспекте Кузнецова.
Позднее Гребенщиков неоднократно говорил в интервью, что Башлачёв реально надорвался. Мол, «московская интеллигенция подняла его на щит», а поэт не успел переварить материал, который находился внутри него. Через некоторое время идеолог «Аквариума» повесил у себя на стену чёрно-белую фотографию рок-барда, но слушать его записи не мог ещё несколько лет — было невыносимо тяжело.
«На концерте памяти СашБаша в ленинградском рок-клубе выступали все, кто мог — Гребенщиков с Титовым, Шевчук, Кинчев, Цой, — вспоминает Сергей Гурьев в книге “Над пропастью весны”. — Также там была Ира Литяева (сибирская рок-активистка — А. К.), и ей запомнилось, как Борис в коридоре, ни к кому не обращаясь и смотря в никуда, словно разговаривал с Башлачёвым: “Что же ты так? Всем тяжело, а ты…” И это можно было понять так, словно он говорил: что ж ты, мол, всем дорожку-то протаптываешь?” — поясняла Литяева».
На мемориальном концерте Борис несколько неожиданно исполнил романс «Чёрный ворон» — не догадываясь, что фрагменты текста унтер-офицера Николая Верёвкина станут пророческими для его американской карьеры, которая начинала раскручиваться с сумасшедшей скоростью.
В марте 1988 года Кенни Шаффер подписал контракт с CBS Records на выпуск восьми альбомов, и в этом факте таилась серьёзная опасность. Из документов следовало, что это будут сольные релизы БГ, в которых не менее семидесяти процентов материала должно исполняться на английском языке. При этом никакой «Аквариум» в контракте не упоминался, и это был переломный момент для взаимоотношений Гребенщикова и музыкантов.
«Практичных американцев можно было легко понять, — размышлял впоследствии Артемий Троицкий. — Зачем им связываться с большой и плохо организованной командой русских хиппи, большинство из которых на самом деле являлись не очень хорошими музыкантами? И почему они должны были держать в уме тот факт, что “Аквариум” считался культовой единицей в “нерыночной” России?»
Вскоре выяснилось, что отъезд Гребенщикова разделил его поклонников на два лагеря. Одни осуждали Бориса за то, что он бросил своих друзей. Другие оставляли за ним право на творческий эксперимент. Объединяло их только одно — все с нетерпением ждали результатов. Ведь у идеолога «Аквариума» впервые появилась возможность поработать с исполнителями мирового уровня, набраться студийного опыта и ознакомиться с новейшими музыкальными идеями. В итоге, триумфально отыграв на презентации кинофильма «Асса», Гребенщиков в мае вылетел на запись альбома, который в его голове уже получил название Radio Silence. Теперь судьба пластинки во многом зависела от идей Дэйва Стюарта и маркетингового отдела CBS Records.
Понимая, что будущее выглядит туманным, Дюша организовал собственный проект «Трилистник», который его друзья называли «“Аквариум” без Гребенщикова». Сева Гаккель в эту историю не вписался — он оставался «носителем духа», ездил по городу на велосипеде и лишь изредка выступал в составе «Поп-Механики».
«С появлением “Трилистника” Боб перестал чувствовать ответственность за остальных, — рассказывал Миша Файнштейн. — Наверное, он считал, что у нас и так есть своё дело. Это никак не показывалось, вслух не говорилось, но чувствовалось. Как многое чувствуется при длительных отношениях между людьми».
Как это нередко бывает, жизнь всё расставила по местам. Незадолго до этих событий «Аквариум» получил приглашение выступить в Монреале на всемирном конгрессе врачей-психиатров.
«Представьте себе играющих регги музыкантов — с виолончелью, флейтой и скрипкой, — так анонсировала их выступление Montreal Gazette. — Или английскую фолк-роковую группу, затерявшуюся в русских степях, и вы получите представление об оригинальном стиле “Аквариума”. В их лидере Борисе Гребенщикове вы увидите настоящую рок-звезду».
Сыграв летом 1988 года на одной площадке с легендарными Crosby, Stills & Nash, БГ вместе с братушками отправились в близлежащую студию — попробовать записать несколько треков. С подробностями этой безумной сессии можно ознакомиться в фильме Long Way Home, в котором американские операторы бесстрастно фиксировали очередной суперхаос в рядах рок-группы из Ленинграда.
«Боб решил записать Death of King Arthur, которую они с Дюшей написали ещё в 1978 году, — вспоминал Гаккель. — Эта красивая композиция на три аккорда давно сложилась как номер, который они играли вдвоём. И вдруг Боб говорит нам с Решетиным, чтобы мы сыграли что-нибудь на скрипке и на виолончели. Меня бросило в пот, поскольку я никогда не играл в этой песне и был совершенно к этому не готов… Все начали давать советы, крутясь перед камерами и явно переигрывая в этой ситуации. В жизни такого никогда не было. Я не выдержал и всех послал».
После этой неудачной попытки Борис, связанный по рукам и ногам контрактом, мог рассчитывать только на американских музыкантов, но уже никак — на своих друзей.
