Джерри Хопкинс - Никто не выйдет отсюда живым
Джим продолжал пить. Всю дорогу в Майами.
Глава 8
Жаркая, испаряющаяся южная ночь.
Ноги Джима согнуты в коленях. Одной рукой он схватился за огромный чёрный усилитель на сцене справа от него, а в другой руке держал большую бутылку пива, из которой жадно пил. На лице его появилась борода, придававшая ему какую-то мефистофельскую силу. Тёмная рубашка без воротника надета поверх чёрных кожаных штанов, чтобы спрятать выпирающий живот. Джим курил, искоса поглядывая на аудиторию.
Было несколько минут одиннадцатого, когда Джим выпил последнюю порцию пива. “Doors” задержали концерт больше, чем на час, и обстановка в зале была весьма накалённой.
Это было первое выступление группы во Флориде – результат их первого места в списке популярности университетского городка в Майами – но даже самые преданные фаны не могут терпеть так долго, когда многие из них плотно “утрамбованы” в старом гидросамолётном ангаре без сидений и вентиляции.
В темноте Рэй, Робби и Джон подошли к инструментам. Рэй бросил нервный взгляд на Джона, которого так раздражала медлительность Джима, что он отчаянно сжал пальцами барабанные палочки. Рэй перевёл взгляд на Робби, который с отсутствующим видом “убаюкивал” свою гитару, будто и не подозревая о напряжённости.
За кулисами организаторы этого концерта ругались с Биллом Сиддонзом и одним из агентов “Doors”, который прилетел из Нью-Йорка – в связи с “событиями, ведущими к беспорядкам”. Сиддонз поверил организаторам, когда они сказали, что максимальный кассовый сбор за концерт составляет 42.000 долларов, и согласился на твёрдый гонорар в 25.000 долларов – это было больше, чем обычно определяемые по контракту 60% общей выручки. После того, как контракт был подписан, организаторы убрали в зале сидения и продали ещё семь тысяч билетов. Билл был оскорблён и взбешён.
Джим наклонился над микшерским пультом у барабанной стойки, чтобы попросить у Винса Тринора ещё пива. Вообще-то в обязанности Винса входило наблюдение за аппаратом, ремонт и профилактика впечатляющей звуковой техники “Doors”, а неофициально в его обязанности входило также снабжать Джима спиртным. Но на этот раз он отрицательно покачал головой. Пива больше нет, может быть, кока-колы?
Не отказывайся, – спокойно сказал Винс. – Мы первый раз в Майами.
Джим отвернулся, подошёл к краю сцены и отрыгнул. Вглядываясь в неспокойную темноту, он спросил, нет ли у кого-нибудь чего-нибудь выпить. Кто-то протянул бутылку дешёвого вина.
Рэй скомандовал Джону начинать первую песню – “Прорвись насквозь” – с неё “Doors” часто начинали свои концерты. Вступление они играли около 10 минут. Но это не сработало. Джим не слушал. Он разговаривал с подростками из публики, которые поделились с ним бумажным стаканчиком. “Doors” снова смолкли, когда Джим встал на ноги и схватил лёгкий блестящий микрофон.
Я не говорю о революции!
Голос его прозвучал как резкий лай, выстрел – будто начало декламации.
Я говорю о том, как хорошо-о-о провести время. Я говорю о том, как хорошо провести время этим летом. Вы все приедете в Лос-Анджелес. Мы будем лежать там на песке и полоскать в океане пальцы ног, мы хорошо проведём время! Вы готовы? Вы готт-о-о-о-вы! Вв-вы-ы-ы го-о-о-тт-о-о-о-вы! Вы готовы? Вы… вы… го-о-тт-о-о… ах-ха… Я сосу… Й-й-я сосу…
Группа начала ещё одну хорошо знакомую песню из первого альбома – “Человек чёрного хода”.
Громче! Давайте, ребята! Сделайте громче! Давайте! Так. Да-а-а-а… Й-й-а-ха, человек чёрного хода -а-а…
Через четыре строчки Джим перестал петь и снова начал разговаривать. Его голос звучал примирительно. Говорил ли он так же ласково с Памелой, как с этой толпой?
Эй, слушайте, – кричал он, – я одинок. Мне нужно немного любви, и вы все… Давайте… Мне нужно всего несколько раз. Я хочу немного любви-и-и…, любви-и-и… Разве никто не хочет полюбить мою задницу? Давайте.
Толпа задыхалась.
Вы нужны мне. Вас там так много, и никто не хочет меня любить, милые, ну, давайте! Мне это нужно, мне это нужно, мне это нужно, нужны вы, нужны вы, нужны вы. Давайте! Да! Я люблю вас. Давайте! Никто не хочет сюда подняться, чтобы любить меня, да? У вас всё в порядке, baby. Это очень плохо. Я найду кого-нибудь ещё.
Музыканты буквально взывали. Когда Джим сделал паузу, они заиграли “Пять к одному”, и он как будто согласился с ними, совершенно связно спев первую строфу. Затем он произнёс ещё целую речь, будто вдохновлённый жадностью организаторов концерта, запихнувших так много людей в такой маленький зал, а также и Раем Сейчас.
Вы все – скопище трахнутых идиотов!
Толпа снова задыхалась.
Вы позволяете людям говорить о том, что вы собираетесь делать! Вы позволяете людям управлять вами. Как вы думаете, сколько времени это продлится? Сколько ещё вы будете позволять им управлять вами? Сколько ещё? Может быть, вам это нравится, может быть, вам нравится, чтобы ваши морды были в дерьме…
Джим смеялся над ними, как актёры в “Living Theatre” смеялись над своими зрителями, пытаясь разрушить их летаргию.
Вы все – рабы! – кричал Джим. – Что вы думаете с этим делать, что вы собираетесь делать? это был уже охрипший крик. Потом он продолжил песню: – Твои дни танцев окончены, baby / Ночь тянется рядом”.
Но песня вскоре кончилась, и Джим опять начал говорить.
Я не говорю о революции, я не говорю о демонстрации. Я не говорю, что надо выходить на улицы. Я говорю о том, чтобы нам стало чуть веселее. Я говорю о танце. Я говорю о любви к ближнему. Я говорю о том, чтобы быть вместе друг с другом. Я говорю о любви. Я говорю о любви… Любви, любви, любви, любви, любви, любви, любви. Возьмите своего трахнутого другаи любите его. Дава-а-а-й-те-е-е!.. Да-а-а-а!
Затем, чтобы подать пример, он растянул свою рубашку над головой и бросил её в публику, где она исчезла, как мясо, попавшее к своре голодных собак. Когда он это увидел, то подцепил большими пальцами рук ремень штанов и начал поигрывать с пряжкой. Это был момент, который Джим планировал с тех пор, как увидел Рай Сейчас. Он тщательно к этому готовился. Но никому в группе ничего не сказал.
Рэй предложил начать “Дотронься до меня”, надеясь снова привлечь внимание Джима к музыке. Джим спел две строчки и опять остановился.
– Э-э-э-й-й-й, подождите минутку, подождите минутку. Эй, подождите минутку, это всё достало – нет, подождите, подождите, подождите! Вы сдули всё это, сдули, сдули, теперь давайте! Подождите! Я не собираюсь подбирать это дерьмо! Чёрт с вами! – голосил он.
Лицо его стало красным, голос гремел громом, микрофон почти во рту.
Дерьмо!
Толпа ревела.
