Ирина Гуро - Ранний свет зимою
Эскадрон располагался на самом яру, где ветер трепал редкий осинник. Добротная ограда окружала постройки: казармы, кухни, конюшни, У ворот стояла полосатая будка часового.
Миней подошел к ограде после полуночи, через два часа после отбоя в казармах. Вся территория эскадрона была погружена в темноту, только в одном оконце мерцал слабый свет свечи. Там, видимо, бодрствовал младший офицерский чин, дежуривший по эскадрону. За месяц до Первого мая солдатам прекратили давать увольнительные. Все же Егор Косых сумел передать, что этой ночью он будет на посту у ворот.
Внезапное сомнение охватило Минея. Прокламации были у него в карманах и за пазухой. Что, если его сейчас задержат просто как подозрительного человека, шатающегося около казарм? Он решил: «В случае, если остановят, буду разыгрывать заблудившегося пьяного с ближнего хутора. Если задержат — убегу!»
Но ни одна душа не попалась ему навстречу. Луна зашла за облака, сразу стало очень темно, едва различалась дорога.
«Пора!» — сказал он себе и поспешил, чтобы именно в этой темноте пройти расстояние, отделявшее его от будки, где ждал Егор Косых. Он едва не наткнулся на человека, стоявшего в нескольких шагах от ворот.
«Егор вышел навстречу», — мелькнуло у Минея.
Луна появилась из-за тучи. Минею показалось, что стало светло как днем. И в тот же миг холодок пробежал по спине. Он увидел, что перед ним не Егор…
Человек, стоявший у ворот, был на голову выше Косых и шире в плечах. Солдат стоял неподвижно, держа ружье у ноги, и Миней заметил, что шинель слишком коротка для этого богатыря.
«О чем же я думаю? Он молчит, он даже не крикнул уставное: «Стой!» — Миней ободрился, вспомнил фразу, с которой он должен был обратиться к Косых.
— Ветер крепчает, будут заморозки, — сказал он тихо. И придвинулся к солдату.
Тот с облегчением выругался.
— Давайте! — заторопился он. — Егора в другой наряд назначили. Давайте мне все… Я — Семен Дрынин, небось слышали?
— Что ж молчал-то? — еле слышно спросил Миней, доставая пачки из карманов.
— Оробел, — признался Дрынин, — впервой в таком деле.
Миней беззвучно рассмеялся:
— Прощай, Дрынин!
— Не сомневайтесь. Спасибо, что солдата не забываете…
Через полчаса Миней тихо переговаривался через окошко с знакомым писарем из хозяйственного управления Забайкальского казачьего войска. Прокламации перекочевали в карманы писаря. В течение ночи он разбросает их в казачьих казармах.
…Только сейчас Миней понял, что сильно запоздал с окончанием своей ночной работы. Было уже утро. Из ворот выбегали девушки в жакетках, в платочках, кое-как накинутых на голову, и, звеня ведрами, спускались к реке. Молочницы, заходя во дворы, громко выкрикивали свой товар. Сонный парень гнал через мост тощую корову с телком. Все обычное, будничное окружало Минея и вместе с тем было ясно: это утро запомнится навсегда.
Миней вышел к монастырю. У ворот стояла пролетка полицмейстера. Гнедая кобыла, вытянув морду к палисаднику и сладко вздыхая, жевала веточку акации. За воротами слышались негромкие степенные мужские голоса: видно, кучер разговаривал с привратником.
Миней оглянулся, вынул листок, клей, провел по листку кисточкой. Держа его за спиной, приблизился, нацелился и прихлопнул листок на задок пролетки.
Через несколько минут он очутился в тихом переулке. На углу стоял розовый домишке с тремя окнами на улицу. Миней удивился, что не замечал его ранее. Все в нем, казалось, еще спало. Миней подсунул прокламацию под ставень окна. Это был последний оставшийся у него экземпляр Бутылочку с клеем он тут же забросил в бочку, стоявшую под водосточной трубой.
Больше у него ничего не было. Можно было идти домой, к Тане. Он был уверен: сестра не спала в эту ночь.
Глава V
ПЕРВЫЙ ВАЛ
«Господину военному губернатору Забайкальской области.
17 апреля чинами полиции были усмотрены частью расклеенные, частью разбросанные в различных местах г. Читы отпечатанные на гектографе воззвания, направленные к явному неповиновению власти…»
«Господину полицмейстеру города Читы.
17 апреля в городе обнаружены антиправительственные воззвания, носящие наименование: «Долой самодержавие!» и «Рабочие всех стран, соединяйтесь!»
«…тогда же и в последние дни получены по городской почте… начальником Читинского резервного батальона, командиром Сибирского резервного батальона, начальником местной команды и чинами военного ведомства…»
«…Воззвания были найдены в артиллерийском складе и помещении писарей войск хозяйственного управления и других».
Скакали верховые, бежали пешие курьеры, торопились писари, прошивая суровой ниткой крест-накрест секретную бумагу, жестяной ложкой по четырем углам и посредине пакета наливали пять сургучных лужиц, прижимали их круглой медной печатью, в спешке дули на горячие оттиски.
— Мы узнаем о них только тогда, когда они сами считают нужным о себе заявить! Положеньице! — ротмистр выпятил верхнюю губу с тонкой черточкой усов.
— Осмелюсь напомнить, никаких данных. Несмотря на проявленный нами интерес…
— Ах, молчите, пожалуйста! Это все результат рутины, лености ума и наивных мыслей о безобидности нового направления революционной деятельности…
Билибин вдруг спохватился. Кому это он говорит? Перед кем бисер мечет? Перед тупицей, недоучкой… Из гимназии выгнали — он в охранку пошел… Еще не свинья даже, а поросенок, вылитый поросенок! В малюсеньких глазках так и написано: скорее отбыть присутственные часы — и к корыту! — в трактир «Бристоль»!
— Идите! — брезгливо сказал Билибин.
«Где же найти исходную точку?» Ротмистр достал из ящика пачку донесений агентуры, сводок наружного наблюдения, рапортов добровольных и платных шпионов.
«…наблюдаемый мещанин, дана кличка «Медведь», в 9 часов вечера встретился с неизвестным маленького роста, начал с ним ходить по разным улицам и разговаривать со смехом и телодвижениями…»
Какая чушь!
«…в 11 часов объект, сидя в трактире Трясовых, выпил стакан водки, во время чего к нему подошел субъект еврейского типа. По проверке оказался гимназистом Воздвиженским, сыном священника…»
Ротмистр отбросил пачку, потянул к себе другую.
«Рапорт: сего числа выслал на пункт наблюдения агента «Шило», коего, согласно инструкции, снабдил париком и привязной бородой. Однако же названный «Шило» вынужден был вскорости вернуться по причине мальчишек и смеха на улице…»
