Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу
Из угла холла послышался женский голос. Я повернул голову и увидел, что рядом с сидевшей на стуле пожилой женщиной стоял -небольшого роста сержант лет двадцати пяти. Рука сержанта лежала на плече женщины, которая громко умоляла его: «Пожалуйста, оставьте меня! Мне пятьдесят лет, я гожусь вам в матери...» В те годы для меня такой возраст женщины казался преклонным, и я решил передать сержанту слова женщины. Реакция последовала мгновенно — сержант громко (но безадресно) выматерился и покинул гостиницу.
Около полудня наш штурмовой отряд вышел к мосту через реку Прегель и вскоре под дружное «ура!» встретил здесь гвардейцев генерала Толстикова, наступавших с противоположного направления. Так было задумано планом операции. Теперь немецкая группировка оказалась рассеченной надвое, и наша уверенность в скорой победе укрепилась.
Перед сумерками наш отряд переместился на окраину города. Мы расположились на территории продолжавшего действовать немецкого военного госпиталя. Во дворе штабелями лежали десятки обгоревших трупов — следы недавней бомбардировки Кенигсберга англо-американской авиацией.
Командир отряда Соин, я и еще четверо офицеров разместились в угловом флигеле здания, две пушки моей батареи — во дворе, стволами на открывавшийся пустырь. «Боевое охранение» из двух человек заняло окопчик на улице, под окном флигеля. Наступившее недавно затишье и безлунная ночь мгновенно усыпили смертельно усталых бойцов отряда, так и не дождавшихся доставки пищи. Кое-кто из офицеров дремал сидя.
Было уже далеко за полночь, когда с улицы вдруг послышался непонятный шум, и тут же к нам в комнату со словами «Немцы! Танки!» вбежали оба «боевых охранника». На улице послышались недалекие орудийные выстрелы, совсем рядом затрещали автоматы. Зазуммерил телефон: командир полка, разместившийся со своим штабом в полукилометре от нас, ближе к центру города, пытался понять, почему штаб отбивается от немцев, а у нас — тишина и покой. Впятером мы вышли из помещения, прислушиваясь к стрельбе и явно различимому топоту ног по мостовой. В кромешной тьме сквозь металлическую сетку ограды двора пытаемся разглядеть, что происходит на улице, и в этот момент через ограду переваливают двое немецких солдат с карабинами в руках, у .одного из них перебинтована голова. Не успевшие отдышаться и оказать сопротивление «гости» были сразу обезоружены, и мы учинили им допрос по поводу происходящего. Вот что они рассказали и что мы увидели и узнали, когда рассвело.
В конце минувшего дня в небольшом лесу за городской чертой, примерно в двух километрах отсюда, собрались остатки нескольких немецких подразделений, малочисленные группы и одиночки,по разным причинам отбившиеся от своих частей. К вечеру численность собравшихся достигла примерно трехсот человек, среди них было несколько гражданских лиц, в том числе женщины. Группу возглавили старшие по званию офицеры, принявшие решение пробраться ночью через городские кварталы на шоссе, ведущее вдоль залива на запад. Вступать в бой они не собирались и надеялись проскочить без большого шума, рассчитывали на беспечность и крепкий сон наших солдат. Во главе колонны медленно двигался «тигр», вслед — несколько легковых автомобилей, за ними рядами шли остальные. Поначалу все у них получалось хорошо. Прошли мимо госпиталя, даже не заметив окопчика, где мирно дремало наше «боевое охранение», миновали особняк, в котором находился штаб нашего полка, прошли еще метров триста, и здесь, на их беду, «тигр» угодил в огромную воронку от авиабомбы. Колонна остановилась.
В это время двое солдат нашего артполка, направлявшиеся сменить дежурных у орудия, увидели группу немцев, окруживших легковой автомобиль. Подобравшись к пушке, которая стояла в невысоких кустах, отделявших двор от тротуара, солдаты разбудили спавших рядом товарищей и почти в упор выпустили снаряд по немецкому автомобилю. Немцы в панике побежали, а артиллеристы начали стрелять по ним из автоматов. Спасаясь от огня, кое-кто из немцев искал укрытие во дворах, другие прижимались к заборам, большинство бежало. Лишь некоторые отстреливались. К артиллеристам присоединялись солдаты из подразделений нашего полка, огонь усиливался, и немцы, оставив на улице немало убитых, ретировались в сторону леса.
К концу допроса «гостей» стрельба утихла, и мы с Сонным решили отправить их к отступившим собратьям. Пусть передадут, что мы гарантируем жизнь всем, кто добровольно сдастся в плен. «Гости» согласились на эту миссию, но попросили вернуть им карабины, иначе их примут за дезертиров. Мы запросто сделали их оружие небоеспособным, и «парламентеры» отправились в сторону леса. Соин назначил им время возвращения — 6.30 утра. Спустя некоторое время мне и моим батарейцам привезли еду и «наркомовские сто граммов», а мне вдобавок фляжку трофейного рома, которую вместе с Сонным и двумя офицерами мы вскоре почти опустошили. Насытившись, кое-кто в комнате задремал, другие беседовали, непрерывно дымя слабыми немецкими сигаретами.
Неожиданно в комнату вошел санитар из штаба полка и спросил, говорит ли кто-нибудь из нас по-немецки. Он с товарищами только что принесли в госпиталь, тяжело раненного во время недавней стрельбы ефрейтора Костикова, охранявшего штаб полка. Я пошел с санитаром, в приемной госпиталя при свете карманного фонаря увидел безжизненное лицо еще дышавшего ефрейтора, а рядом с ним наших солдат и немецких врачей. Разгоряченный недавно выпитым ромом, я потребовал вызвать главного хирурга и в резкой форме объявил, что он ответит головой, если жизнь советского воина не будет спасена. (Не сумели, однако, помочь немецкие врачи семнадцатилетнему москвичу Юрию Костикову: ранение в живот оказалось смертельным. Позже я узнал, что Юрий был ранен в схватке у входа в штаб, где он уложил несколько немцев, пытавшихся пробиться в здание. Посмертно ему присвоили звание Героя Советского Союза. Прах Юрия Костикова покоится под мраморной плитой у памятника 1200 гвардейцам, неподалеку от места его подвига. Именем Юрия была названа московская школа, в которой он учился, и одно из рыболовецких судов на Балтике.)
Возвратившись из госпиталя, еще не остывший после разговора с врачами, я растолкал задремавшего Соина, и мы вдвоем допили остатки рома. Начало светать, стрельбы не слышно, сильно потянуло ко сну. Неожиданно вошли солдаты, дежурившие под окном, на обоих лицах испуг. От их сообщения «Снова немцы прут!» все вмиг проснулись, а через минуту выскочили из помещения и побежали в сторону штаба. Так случилось, что я был последним. Машинально взглянул на часы — ровно половина седьмого. Видно, пары алкоголя не совсем одурманили мою голову — вспомнил, что именно это время было назначено «парламентерам». Не они ли возвращаются, мелькнула мысль. Остановился и, оглянувшись, посмотрел в бинокль, который всегда висел у меня на шее. Фигуры людей, смутно видневшиеся вдали, еще не давали уверенности, что моя догадка верна. Поколебавшись секунду, решительно зашагал навстречу немцам. Пройдя метров сто, снова посмотрел в бинокль и чуть не заплясал от радости: впереди колонны, построенной по два, виднелся человек с белой повязкой на голове. Сразу унялась внутренняя дрожь, прибавил шагу, и вот они, все безоружные, уже передо мной.
