Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу
К исходу февраля наш полк, в стрелковых ротах которого осталось менее четверти состава, занял оборону у подножия высоты 111,4, мимо которой мы прошли тремя неделями раньше. Потеря этой исключительно важной высоты вынудила бы наши войска отойти на восток еще на 20–30 километров, ослабив угрозу Кенигсбергу, над которым войска фронта нависли с трех направлений. Нам было строго наказано дальше не отступать, да и самим очень уж не хотелось, а немцев, конечно, манила близость господствующей высоты.
До войны здесь была прекрасная лыжная трасса с трамплином, а плоскую вершину высоты венчало сооружение, напоминавшее средневековую крепостную башню (позже узнали, что башня была названа в честь Бисмарка — Bismarckturm). На случай отступления наши саперы башню заминировали,основательно начинив ее взрывчаткой, и рядом установили дежурство. Метров на тридцать ниже вершины, во рву разместился КП полка с автоматчиками и два командира полковых батарей со связными, всего человек тридцать. В течение дня немецкая пехота дважды пыталась атаковать подступы к высоте, но была отбита. К ночи стрельба совсем утихла, и после ужина со «ста граммами» нас одолел сон.
Среди ночи все проснулись от негромкого хлопка сигнальной ракеты, выпущенной с вершины высоты. Отчетливо слышались голоса каким-то образом забравшихся туда немцев. Взлетела еще одна ракета. Наши телефоны безмолвствовали, видно, «ночные гости» по пути перерезали линии связи. Все на КП разговаривали шепотом. Мои нервы был напряжены, а когда командир полка подполковник Рубцов при мне сбросил с себя шинель и надел солдатскую телогрейку без погон, стало по-настоящему страшно. На мне был трофейный офицерский плащ с советскими погонами лейтенанта, и я не стал переодеваться, лишь порвал несколько хранившихся в карманах писем от Веры.
В это время на вершине раздался огромной силы взрыв, высоту встряхнуло, послышался грохот падающих обломков, застонали раненые. Уверенные в том, что после взрыва башни запросто разделаемся с остатками этой группы, мы, крича «ура!», попытались взобраться на вершину, но, встреченные разрывами ручных гранат и плотным огнем автоматов, залегли, а затем сползли в свой ров. Послали за подкреплением, и через полчаса вместе с прибывшими остатками роты (их было человек пятнадцать) мы с двух направлений атаковали вершину. И на этот раз безуспешно.
В поисках выхода из очень опасного положения я вспомнил о своей переносной УКВ-рации и доложил Рубцову: могу связаться с тылом батареи, расположенным недалеко от штаба дивизии. Передал по радио его просьбу нанести артиллерийский удар по вершине высоты. Минут через двадцать мы услыхали знакомый скрежет двух «катюш», а затем, грозно прошуршав над нашими головами, на вершине стали рваться десятки реактивных снарядов. Как только стих оглушающий грохот, мы поднялись в третью атаку. Теперь немцы не устояли перед нашим «ура!» и побежали вниз. Почти всех беглецов удалось поймать. Одного из них пришлось догонять мне. Преследуя немца,я распалялся и был, вероятно, похож на хищника, догоняющего жертву. Когда я наконец настиг его, схватил левой рукой за ворот шинели и рукояткой пистолета, зажатого в правой, что было силы ударил в челюсть. Немец пошатнулся, уронил свой автомат, а затем покорно пошел в указанном мной направлении. Когда мы подошли к нашему рву, с вершины спустился последний пленник (всего их оказалось около сорока). Это был командир группы, обер-лейтенант. Он поддерживал левой рукой кровоточащее правое предплечье и громко обращался по-немецки ко всем, кто ему встречался: «Ich will leben! Neunzehn Jahren alt!» — «Я хочу жить! Мне 19 лет!»)...
Так мы в ночь на первое марта отстояли эту на всю жизнь запомнившуюся высоту. Дальше мы не отступали, да и противник уже выдохся. Фронт остановился, а нас на целый месяц отвели для пополнения и подготовки к штурму Кенигсберга.
Кенигсберг
Город-крепость Кенигсберг, столица Восточной Пруссии, был хорошо подготовлен к длительному сопротивлению наступающим. Как нам сообщили перед штурмом, город окружали три линии обороны, первую из которых, внешнюю, составляли 15 старых крепостных фортов, опоясанных рвами с водой. Форты были расположены так, что непростреливаемых секторов не оставалось. Кенигсберг обороняли 130 тысяч солдат и офицеров, более 200 танков, до 4000 орудий и минометов. В ночь на шестое апреля наша дивизия заняла траншеи переднего края. Моя батарея входила в состав штурмового отряда старшего лейтенанта Николая Соина, командира первого батальона нашего полка. Отряду предстояло быть на острие атаки.
Не буду рассказывать о мощной артподготовке, о штурме немецких позиций, осаде фортов и продолжительных уличных боях в Кенигсберге, опишу лишь несколько памятных событий трех первых дней наступления и, более подробно, то, что происходило в последние часы перед днем капитуляции немецкого гарнизона.
Первой задачей нашего штурмового отряда было достичь форта № 5-А «Лендорф», а затем, немного сместившись к западу, обойти его и продолжить наступление (подразделения второго эшелона должны были окружить форт и вынудить его гарнизон к сдаче). Преодолевая сопротивление немцев, мы перед закатом подошли к неширокому каналу Ландграбен, протекавшему рядом с городскими строениями. Здесь нас остановил огонь из крупнокалиберных пулеметов. Пришлось выпустить несколько снарядов в направлении, откуда стреляли немцы, но немцы, видимо, успели переместить пулемет, так как их огонь продолжался. На рассвете первыми преодолели переезд через канал две самоходки СУ-76, приданные отряду. Мы вышли на окраину города и весь день вели трудные уличные бои. К утру 8 апреля отряд достиг аристократических кварталов Кенигсберга. Ориентироваться в городе было очень сложно, кроме того, на соседних улицах воевали другие части, поэтому почти на каждом перекрестке приходилось размышлять, в каком направлении двигаться дальше.
Во время одной из таких остановок я, прочитав вывеску, из любопытства зашел в помещение двухэтажного отеля. В просторном холле сидело не менее десяти пожилых немок, две совсем старые, сидели в креслах на колесиках. У дальней стены помещения было шумно: группа наших солдат (вроде бы из чужой части) окружила седого мужчину, одетого в темно-синюю униформу с отливающими золотом пуговицами. Парни приняли старика за важную персону и хотели доставить его куда надо, а он сопротивлялся и кричал во весь голос по-немецки: «Я швейцар! Я швейцар!» Пришлось объяснить солдатам, что это за должность, а немцу я посоветовал немедленно переодеться. Но на этом моя миссия переводчика не закончилась.
