Виктор Притула - Кампучийские хроники
24 декабря Беккер и Дамден выехали из Пномпеня в Пекин, как и предполагалось. Вместе с ними был отправлен и гроб с телом Калдвелла. На следующий день вьетнамцы начали наступление на Камбоджу. В нём было задействовано четырнадцать дивизий — около 100 000 солдат»
(из книги Дэвида П. Чэндлера «Брат номер один»)
Шутники говорят, что призрак троцкиста Калдвелла по ночам бродит по деревянным полам отеля «Самаки» и мешает спать его постояльцам из Международного Красного Креста, ЮНИСЕФ и многочисленным благотворительным организациям, чьи эмиссары наводнили Пномпень. «Самаки» — дорогой отель для Пномпеня 1980 года. До ста долларов за номер. Моей зарплаты хватит здесь на пять дней, Сашкиной на четверо суток и два часа.
Женевьев предлагает нам подняться к ней в номер и чего-нибудь выпить. Просто вежливая форма прощания, но Александр закусил удила.
— Шеф…, — говорит он с мольбой в голосе.
— Только на пять минут, — говорю я Женевьев.
— Муй, подожди нас немного, — говорю я нашему конфиденциальному драйверу, вкладывая ему в карман купюру в 20 риелей. Чтобы не скучал.
— Са ва, месье Виктор, — отвечает мой персональный соглядатай. Завтра он доложит кому надо, что мы имели контакт с персоналом из международного Красного Креста.
Ноблесс оближ!
Пьём виски «красный Джонни-пешеход» и уже собираемся откланяться, как в номере Женевьев, он двухкомнатный люкс, если это только можно так назвать, появляются Мари-Франс и Франсуаз.
Франсуаз — пышечка безликого протестантского типа. Мари-Франс — маленькая хиппи, словно только что явившаяся из Вудстока. На её плече попугай орущий как оглашенный «Пол Пот, Иенг Сари, Пол Пот, Иенг Сари, Пол Пот, Иенг Сари…».
Пьём виски «красный Джонни-пешеход»…
— Скажите, пожалуйста, месье Виктор, — сколько жён у русских казаков?
— Восемь, — отвечаю я, не задумываясь.
Пьём виски «красный Джонни-пешеход»…
— И часто к вам приходит чёрный понедельник, месье Виктор?
А ты шалунья моя девочка.
— Как раз через неделю, ма шер ами. Мы можем встретить его вместе.
— Но я не ваша восьмая жена, мон шер Виктор.
Рвешь подмётки на ходу, Мари-Франс. Но русские казаки куража не теряют.
В посольской лавке покупаем на одну из немногих сотенных купюр оставшейся у нас американской валюты коробку «Советского Шампанского». Слава Богу, здесь нет ни «Мюэтт», ни «Дон Периньон». Как старый конспиратор из большевиков-искровцев, прошу выписать мне товарный чек и накладную «для отчета». Шампанское мы купили якобы для банкета по случаю предстоящего торжественного открытия корпункта Гостелерадио. Потому что «наши люди шампанское в Кампучии коробками не пьют». 100 долларов — это же бешеные деньги.
Через неделю приезжаем с коробкой шампанского в гости к швейцарским барышням. Сначала всё развивается благонамеренно. Потом появляется «красный Джонни». Потом Дитер, Гюнтер и Каспар. Немцы из Красного креста.
— «Дойчен зольдатен нихт цап-царап махен унзере медхен!»
Забываем о времени. Забываем о Муе. Забываем обо всём. Сашка уходит куда-то с Женевьев. Я рассказываю о жизни в Москве. Делюсь впечатлениями от «Мастера и Маргариты» на Таганке. Меня понимают. Меня даже любят.
Появляется бутылка грушевой настойки «Сан-Вельямин». Истинно швейцарский напиток. Берегли его мамзели, как раз к чёрному казацкому понедельнику.
— Вотр санте, ма шери. Эскё ву вуле куше авек муа? Нон? Вуле ву, вуле ву, вуле ву дансе!
Танцуем рамвонг. Немцы лапают швейцарских барышень. Я тоже. Не рыжий!
— «За нашим бокалом сидят комиссары и девочек наших ведут в кабинет».
……………………………………………………………….
…………………………………………………………………
Рассвет в четыре с полтиной. Голова моя или не моя? Где я? Осторожно скашиваю глаза направо и налево. Я один в незнакомом номере на широченной кровати, под москитной сеткой. Натягиваю джинсы. С трудом попадаю в рукава рубашки. Во рту справили нужду сто кошек. Пошатываясь, выхожу из номера. В нём, кажется, замочили троцкиста Малькольма. Профессор, троцкист, призрак! — отзовись! Во дворе ни Муя, ни машины… И Пашки нет! Чёрный понедельник удался на славу.
«каждый день тебе даст десять новых забот
и каждая ночь принесёт по морщине
где ты была когда строился плот
для тебя и для тех кто дрейфует на льдине?»
И протопал я пешочком под рассветным солнцем по пномпеньским тротуарам, не обращая внимания на визжащих под ногами крыс, до нашей гостевой виллы на славной улице Самдех Пан. Добрался до заначенной возле кондиционера бутылочки «33» и вылакал её с наслаждением гашишина, попавшего к гуриям в райский сад. И пошёл я жаждой палимый к ближайшему перекрёстку, где толстая торговка продала мне за десятку американских долларов пять бутылок «33».
И встал я под тёплый душ из холодной воды, которой не бывает в городе Пномпене. Здесь всё очень тёплое. Водка, пиво, женщины! Вода под душем!
Часов в восемь утра, сидя на веранде, я увидел Муя на велосипеде. Конфиденциальный драйвер, он же мой персональный соглядатай доложил жалостливым голосом, что ночью его остановил вьетнамский патруль, ибо был комендантский час. Муя арестовали, машину тоже. «Совсем нас ГАИ не уважает!».
Потом Муя отпустили. Машину увезли. Куда? Как?
— Очень плохо, месьё Виктор! Очень, очень плохо!
Даю Мую сто риелей за моральный ущерб. Спрашиваю, что будем делать дальше?
— Дальше? Приедет Сомарин и доложит месьё Висало. Кто такой месьё Висало? О, месьё Висало — шеф кампучийского УПДК, ба-альшой человек! Любой вопрос решит.
В девять утра появляется на горизонте Александр. Бледнее бледной тени. Пьёт пиво с жадностью распятого на кресте раба. Потом приезжает Сомарин. Долго цокает языком. Уверен, он всё уже знает. Смеётся.
— Нет проблем, месьё Виктор. Они сладкие?
— Кто?
— Швейцарские мадемуазели…
— Как шоколад!
Саша смотрит на меня с нескрываемым ужасом.
Месьё Висало после подношения даров похлопотал, и машину нам вернули. А может быть её и не арестовывали. Муй ведь великий хитрован. Мы его в тот вечер забыли. Он нам и устроил кузькину мать, чтоб чёрный понедельник действительно стал чёрным.
… Моя маленькая забавная девочка из «Красного Креста». Ты не смогла понять, что я не любил тебя. Просто случился у нас с тобой чёрный понедельник, и ничего более.
— Адьё, ма фий!
ПНОМПЕНЬ. ГОД ЗЕРО. КАК ЭТО БЫЛО
