Виктор Притула - Кампучийские хроники
Светлана — красавица. Я на неё глаз сразу же положил. Но она меня быстро отбрила. Сказала: в Москве, может быть, посмотрим, а здесь — забудь! Братья Гиббы голосят «Трагедию» на самых высоких нотах. Мы вторую неделю без женщин. «Би Джиз» вдохновляет, а ещё больше Род Стюарт с его дисковой «Day a think I,m sexy?».
Тут как говорил поэт Маяковский, — «очень хочется звон свой спрятать во что-то мягкое, женское!».
Пномпень. Начало августа 1980 года.
В провинции Кампонгспы в четырёх десятках километров от Пномпеня в одном из дистриктов (уездов или районов) открыли фельдшерский пункт. Для народа истерзанного болезнями и голодом — событие вселенского масштаба. Для нас с Сашкой повод снять сюжет о «новой жизни в Кампучии». С нашими медиками работает медсестра Женевьева из Женевы.
Каламбурчик получается. На самом деле Женевьев очень серьёзная девушка и даже по своему тре жоли (почти красотка-претти вуман). Только очень высокая. Они с Шуриком хорошо смотрятся. И оператор мой залопотал по аглицки (что-то в том роде, что счастлив безмерно женевьевиным знакомством, ну и будь себе счастлив на здоровье!). А мне вот Светланка не даёт, хоть плачь!
Всякое начало в Кампучии завершалось развесёлой концовкой. Накрывали столы и угощали гостей нехитрой крестьянской снедью. Руководящие товарищи из пномпеньских министерств и ведомств берегли наши европейские желудки и щедро потчевали каким-то сомнительным алкогольным напитком под названием «Виски Байон». Нас с самого первого дня предупредили в советском посольстве — «Не пейте „виски Байон“ — козлёночками станете, а если и пронесёт, то белочка вам гарантирована». При этом приводили пример с неострожным строителем, который очень «байончиком» увлекался, а в итоге залез на сахарную пальму и орал не своим голосом: «Даньтишки, братаны, не стреляйте! Свой я, советский, лиенсо!». Его, конечно, первым же рейсом до Ханоя, — и, здравствуй, Родина!
Но ничего другого кроме сока из кокосовых орехов, которых здесь «жуй не хочу» и славного «байончика» хозяева не выставили. Рисовый самогон предложить постеснялись, а зря, очень душевный напиток!
Короче, вздрогнули мы разок под «байон», потом ещё разочек под эту «разбитую морду» (русское народное название виски «Байон», на этикетке которого изображен знаменитый лик Будды, сложенный из гигантских камней. Оттого монумент кажется покрытым глубокими трещинами. Отсюда, — «разбитая морда»). Временами таковой она фигурально становилась у тех, кто увлекался этим, на первый взгляд, не крепким напитком. На самом деле, виски «Байон», — потом я был на заводике, который производит этот напиток, — нечто среднее между ромом из пальмового сахара и самогоном из чёрного риса.
Вздрогнули в третий раз, и завязалась тёплая дружеская беседа.
— Я не понимаю, как это вы умудрились такое зверство учинить. Такие весёлые и жизнерадостные люди, а почти полнарода угробили. Почему?
Они задумываются всего лишь на минутку.
— Понимаете, месье Виктор, это как солнечный удар. Когда очнулись, всюду чёрные пижамы. Злым мальчикам дали автоматы и разрешили убивать сколько хочешь. Это страшно, очень страшно. Но теперь всё, по другому!
Они быстро вернулись к своему историческому оптимизму. Глядя на них, я верил, что всё теперь будет по другому. Стрекотали цикады, вечер был напоён приторным ароматом тропических цветов, гирлянды которых украшали пункт первой медицинской помощи.
Москва. Июнь 1982 года
В провинциальной гостинице городка Щёкино, вблизи Ясной поляны я забираюсь в кровать Мэри. Она не сопротивляется. Мэри — неженка. Любить её нужно осторожно, как розу. Мэри — сплошной шёлк. Входить в неё сладостно, выходить — изгнание из рая. За окном шумит дождь. Скоро вся редакция будет знать, что я сплю с Мэри. Ну и чёрт с ними. Глория Гейнор поёт свою «коронку» — «I will survive». Мэри скромница. В двадцать семь она стыдится своей наготы, но ночью все кошки серы!
«если голос твой слышен ещё ты не спишь
ты светишься бронзой раздетое лето
ты манишь на свет всех крылатых в ночи
но не хочешь согреть никого этим светом
подражая примеру соседских глазков
ты шпионишь постыдно за собственным телом
но не видишь на бёдрах свинцовых оков
хотя можешь увидеть даже чёрное в белом
Казанова, Казанова — зови меня так
мне нравится слово
в этом городе женщин
ищущих старость
мне нужна его кровь
нужна его шалость
Казанова, Казанова — зачем делать сложным
то что проще простого
ты — моя женщина
я — твой мужчина
если нужно причину
то это причина
Казанова, Казанова…»
Пномпень. Начало августа 1980 года.
Мы подвозим Женевьев к гостинице «Самаки», бывшему отелю «Руайяль», тому самому, где в декабре 1988 года был убит шотландский радикал-профессор из Лондонского университета Малькольм Калдвелл (Колдуэлл).
Калдвелл был активным сторонником Демократической Кампучии с момента её основания. Американские журналисты Элизабет Беккер и Ричард Дадмен, которых Кадлвелл привёз с собой взять эксклюзивное интервью у Пол Пота, рассказали, что после встречи с Пол Потом их привезли обратно в гостиницу, а Малькольм Калдвелл остался продолжить беседу с Пол Потом он вернулся в гостиницу «очарованный искренностью и дружелюбными манерами революционера. Журналисты и Калдвелл разошлись около одиннадцати вечера, чтобы подготовится к отъезду, намеченному на следующий день.
Два часа спустя произошло совершено непонятное: группа вооруженных кхмеров ворвалась в гостиницу, в последовавшей за этим шумной ссоре Калдвелл и, по крайней мере, один из незванных гостей были застрелены. На допросах в S-21 два не очень высокопоставленных члена партии, в конце концов, признались, что знали об этом преступлении, и косвенно указали на причастность к нему Сон Сена. Однако факты этого происшествия продолжают оставаться неясными. Одно маловероятное объяснение предполагает, что Пол Пот приказал убить Калдвелла, чтобы шотландские радикалы не смогли осудить камбоджийскую революцию. Однако беседа Калдвелла и Пол Пота была дружеской, и за считанные часы до гибели Калдвелл вернулся к себе в гостиницу, убеждённый в справедливости дела Камбоджи. Более вероятно, как предположил Стивен Гедер, профессор был убит противниками Пол Пота с тем, чтобы привести правящий режим в замешательство. Третью версию, согласно которой Калдвелл стал жертвой какой-то личной вражды между нижестоящими партийцами, тоже не следует сбрасывать со счетов.
