Дмитрий Олейников - Бенкендорф
Вооружённые крестьяне, ставшие в «прифронтовых» районах привычным явлением, в столице вызывали страх. Из Петербурга пришло требование, которое можно было бы назвать в создавшихся условиях нелепым, если бы оно не исходило от Комитета министров. Там разбирали дело о якобы взбунтовавшихся крестьянах Волоколамского уезда и об одном священнике, который «соучаствовал с ними». Злоумышленники, как сообщалось, «вышли из повиновения» и, говоря, «что они теперь французские», «разграбили имение Алябьева, хлеб, скот, лошадей, убили крестьянина деревни Петраковой из пистолета, хлеб и вина отдали священнику, который, не довольствуясь этим, свёл со двора последнюю лошадь»19. В результате якобы взволновалась вся волоколамская округа. Комитет министров через тверского губернатора приказал: «Барону Винцингероде предписать, чтобы он на место к взбунтовавшимся крестьянам отрядил достаточную команду и, изыскав начинщиков возмущения, в страх других велел их повесить». Винцингероде «отрядил» для решения дела воевавшего в тех местах Бенкендорфа.
— Вот как писал об этом в мемуарах сам Александр Христофорович: «На основании ложных донесений и низкой клеветы я получил приказание обезоружить крестьян и расстреливать тех, кто будет уличён в возмущении. Удивлённый приказанием, столь не отвечавшим великодушному и преданному поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить руки, которые сам вооружил и которые служили к уничтожению врагов отечества, и называть мятежниками тех, которые жертвовали своею жизнью для защиты своих церквей, независимости, жён и жилищ, но имя изменника принадлежит тем, кто в такую священную для России минуту осмеливается клеветать на самых её усердных и верных защитников».
| Кроме мемуаров сохранилось и документальное подтверждение позиции Бенкендорфа. Его донесение Винцингероде написано открыто и без обиняков: «Крестьяне, которых губернатор и другие власти называют возмутившимися, вовсе не возмутились. Некоторые из них отказываются повиноваться своим наглым приказчикам, которые при появлении неприятеля так же, как и их господа, покидают этих самых крестьян вместо того, чтобы воспользоваться их добрыми намерениями и вести их же против неприятеля… Имеют подлость утверждать, будто некоторые из крестьян называют себя французами. Они избивают, где только могут, неприятельвкие отряды, отправляют в окружные города своих пленников, вооружаются отнятыми у них ружьями и защищают свои очаги… Нет, генерал, не крестьян нужно наказывать, а вот нужно сменить служащих людей, которым следовало бы внушить хороший дух, царящий в народе». И в завершение в тексте подчёркнуто: «Я отвечаю за это своей головой»20. И такая бумага 19 сентября ушла в Комитет министров и была занесена в его официальный «Журнал»! «Этот ответ, — вспоминал Бенкендорф, — произвёл сильное впечатление… я, может быть, навлёк на меня вражду некоторых петербургских интриганов».
И снова — малая война: разгром транспортов, захват обозов и фуражиров, ежедневное пленение французов, всё более голодных и в силу этого с возраставшим отчаянием всё дальше уходящих от Москвы в поисках провианта. Лейтенант итальянской гвардии Сезар Ложье записал в дневнике: «Мы каждый день отходим на расстояние приблизительно от 10 до 12 миль от города, отрядами, составленными из разных частей армии, чтобы раздобыть съестных припасов и фуража… Было бы слишком скучно подробно говорить об этих наших экскурсиях… Они… почти всегда, за редкими исключениями, сопровождаются стычками с казаками и партизанскими отрядами. Иной раз, впрочем, нам приходится оплачивать добытые нами припасы гибелью кого-нибудь из товарищей; иные возвращаются ранеными. Эти потери, эти несчастные случаи очень чувствительно действуют на нас»21. Казаки Винцингероде захватывали пленных даже на окраинных московских огородах, куда оголодавшие неприятельские солдаты пробирались, чтобы накопать картошки.
Французы голодали, а в штабе Винцингероде наслаждались «изобилием всякого съестного припаса», бескорыстно присланного из многочисленных «подмосковных». К обеду подавали даже редкие оранжерейные фрукты. Бенкендорф, Волконский, Лев Нарышкин и их новый приятель, командир полка Тверского ополчения князь А. Шаховской развлекались тем, что под музыку «оркестра Фитингофа» (порой даже под «Марсельезу») спаивали пленных французских офицеров трофейным французским вином, с присказкой «Ин вино веритас!», и выспрашивали у захмелевших «гостей» нужные сведения.
Впрочем, это был не единственный способ добычи информации. За ней ходили в Москву пятеро прикомандированных к отряду офицеров московской полиции. Они переодевались в штатское платье и пробирались в город довольно свободно.
Однажды — это было вечером 9 октября — разведчики вернулись с вестью одновременно радостной и страшной: французы покидают Москву и собираются взорвать Кремль! Наутро Винцингероде ринулся в город, чтобы спасти его от разрушения. С белым платком на казачьей пике он беспрепятственно доехал по Тверской до губернаторского дома, объявил первому встретившемуся французскому офицеру, что он парламентёр, и… был взят в плен. Передовые разъезды казаков находились слишком далеко, чтобы помочь своему командиру. Ожидавшие вестей Иловайский-четвёртый и Бенкендорф узнали об инциденте к вечеру и подготовились к вступлению в город на следующее же утро. Но прежде чем оно наступило, во втором часу ночи со стороны Кремля раздался ужасный взрыв, возвестивший о начале разрушения Кремля и освобождения Москвы.
Почти сразу Бенкендорф повёл на столицу свою бригаду — Изюмский гусарский и лейб-казачий полки, а вперёд послал трубача с письмом: сообщить французам, что за жизнь Винцингероде будут отвечать своей жизнью все французские генералы, находящиеся в русском плену, (винцингероде увезли к Наполеону, и одно время русский генерал и подданный подвластного Французской империи Рейнского союза находился под угрозой расстрела «за измену». Наполеон всё же не решился на казнь, и Винцингероде был отправлен для суда в Германию, но по дороге отбит казаками.)
Поспешное наступление Бенкендорфа и Иловайскогочетвёртого — двух старших по чину офицеров после Винцингероде — спасло город от многих разрушений. Как вспоминал переживший оккупацию чиновник Андрей Карфачевский, «со светом дня увидели мы русских казаков в Кремле, кои успели изловить оставленных для зажигания подрывов, французами учинённых, и, принудив их загасить многие фитили в бочках с порохом, спасли от разрушения соборы, монастыри, Спасскую башню, Оружейную палату, колокольню Ивана Великого, от коей оторвало пристройку с большими колоколами».
