Карлис Озолс - Мемуары посланника
Отсюда и все эти безжалостные кровавые расправы со всеми, с дипломатами, высшими агентами ГПУ, военными атташе. Кто информировал не точно или не совсем точно, понял задание по-своему, исказил решение «высшей воли» – словом, сделал не то, что хотел и повелел «великий человек», тот обречен и приговорен. Виноват только он, ибо в силу своей «божественности» «великий человек» не может ошибаться.
НКИД[10] и ГПУ
Всем известно, что советское правительство неизменно и категорически заявляло, что русская коммунистическая партия и правительство ничего общего между собой не имеют. Это две различные области, едва ли не два различных мира. Партия – одно, правительство – другое, их нельзя смешивать. Правительство не отвечает за партию, партия – за правительство. На самом деле это одно и то же. Точнее, правительство – исполнительный орган партии, механизм в руках политбюро. Лучшее доказательство – сам Сталин.
Официально он всего лишь генеральный секретарь, однако имеет неограниченную власть над всеми правительственными комиссарами и органами. Теперь в этом наконец убедились все. Тут тоже прослеживается влияние принципиальной политики! На беду СССР, она построена на лживых принципах и доказала их полную несостоятельность. Даже не верится, что в продолжение десятка лет серьезные солидные люди, вершители судеб огромного русского народа, повторяют ложь о том, что советское правительство само по себе, а партия – сама по себе.
То же самое НКИД и ГПУ. Это один стан, две руки, одна другую мыла и моет, обе они пачкали и запачкали Россию. Общую согласную работу этих двух спевшихся учреждений я десятки раз испытывал на себе. Это неопровержимо подтверждают все факты. Можно привести много примеров, показывающих неопровержимо неразрывное сотрудничество НКИД и ГПУ. Ограничусь наихарактернейшими.
Шпионаж в посольствах
Случай, точнее, попытка вербовки дипломатического курьера, случившаяся тотчас после моего приезда в Москву, убедила меня в том, что все и вся здесь окружены шпионами. Собственно говоря, и шпионить-то было незачем, некого ловить. В Москву я приехал с лучшими намерениями развивать дружную взаимную работу, меня могли бы причислить к безвредным деятелям и, следовательно, представляемую мной страну. На самом деле «взаимное сотрудничество», как с друзьями, так и с недругами, приобрело совершенно неожиданную форму. Каждый иностранец, не говоря о посланниках, имел в соответствующем учреждении свой, так сказать, «текущий счет». В его досье тщательно записывалось все, включая даже незначительные мелочи личной жизни. Подробно исследовалась «натура человека», на основании этого делались заключения, как лучше подойти, какие использовать средства, как влезть в душу данного человека, перехитрить его и подсидеть.
Чтобы получить подобные сведения, надо было везде иметь надежных людей, прежде всего среди прислуги.
Я стал внимательно присматриваться к моим наемным служащим, подозревая в них некое «окружение». Надо сказать, часть прислуги была нанята на месте, в России, и казалась особенно ненадежной.
Однажды поздно ночью, когда уже почти все спали, я прохаживался по своим комнатам и вдруг неожиданно открыл дверь в коридор. За дверью притаился швейцар по фамилии Зиринь.
– Что вы тут делаете? – спросил я.
– Караулю, – растерялся он.
Утром выяснилось, что он должен был караулить сад, а не коридор. Я приказал установить за ним тщательное наблюдение, и дней через десять мы знали точно, что он агент ГПУ, и немедленно его рассчитали. Другой швейцар по фамилии Маркин тогда же рассказал, как его заставляют являться к агенту ГПУ, докладывать обо всем до самых незначительных мелочей, что происходит в посольстве. Кто бывает, о чем говорят, распределение часов посланника и прочее. Я оставил его у себя на службе с условием, что он будет и мне передавать все, о чем его спрашивают в ГПУ и что он рассказывает агенту о жизни посольства. Пришлось еще уволить истопника по той же самой причине: оказался агентом ГПУ, более того, агентом необычайно энергичным, ворвался ко мне и, сжав кулаки, пригрозил: «Я еще вам покажу!»
Служба в иностранной миссии считалась хорошо оплачиваемой, и агентам ГПУ не хотелось лишаться теплого местечка. Конечно, так обстояло не только в латвийской миссии, в других посольствах и миссиях происходило то же самое. В одном восточном посольстве, общеизвестный факт, слугу, иначе говоря, домашнего шпиона, сначала наказали основательно по восточному обычаю и только тогда уволили. Вообще шпионаж, слежка за иностранными представителями были организованы широко и продуманно. ГПУ не довольствовалось только сведениями о том, что происходит внутри посольства, желая знать все и, главное, кто и когда посещает иностранные представительства. Но прислуга не в состоянии уследить за всем, кроме того, ее умышленно могут куда-нибудь отослать, поэтому ГПУ установило наблюдательные посты в домах напротив и на углу улицы, тщательно замаскированные. Скажем, у латвийской миссии стоял чистильщик сапог, взоры которого всегда были направлены на двери и ворота миссии. Иногда такие агенты являлись под видом посетителей, по делам, в качестве латвийских граждан. Внимательно прислушивались к разговорам, приметив кого-нибудь из посетителей, выходили, поджидали его и тут же задерживали. Недалеко от посольства еще дежурили служебные автомобили и мотоциклеты на случай, если намеченная жертва захочет ускользнуть.
Часто гнались за служащими миссии и посольств, когда те ехали в машинах, таким образом устанавливая, с кем они встречаются, кого посещают. Помню, польский посол Патек показал мне однажды через окно посольства, как машина и мотоциклет ГПУ ждут его выхода. Не раз об этом говорилось в дипломатических нотах и протестах, но всегда безрезультатно. Способы шпионажа только совершенствовались. Любопытно, с какой целью? Ответ прост: надо было получать сведения, знать, что происходит в иностранных представительствах, чтобы потом дискредитировать то или иное лицо. ГПУ шло дальше. Фабриковались вымышленные «дела» о контрабанде, шпионаже, несанкционированных советским правительством покупках, предосудительных отношениях и знакомствах.
Агент ГПУ в роли секретаря миссии
Приведу весьма характерный, хотя и непреложный факт. 15 сентября 1924 года курьер доложил, что меня хочет видеть по очень важному делу какой-то советский гражданин и он чрезвычайно взволнован. Я никогда не принадлежал к тем дипломатам и вообще официальным лицам, которые часто, ради пущей важности, не принимают простых смертных или заставляют их ждать часами. Потому просил швейцара провести ко мне взволнованного посетителя.
