Карлис Озолс - Мемуары посланника
Прибалтийские страны, Эстония, Латвия и Литва, лежащие на пути великого прямого железнодорожного сообщения, где и в старину перекрещивались различные пути между Западом и Востоком, первые установили прямое сообщение с Союзом ССР. Тем самым они способствовали длиннейшему прямому железнодорожному пути в мире, который будет соединять Дальний Восток с Дальним Западом, осуществленный по инициативе СССР при содействии многих государств, представленных на этой конференции.
Так как здесь столь дружно объединяются в общей работе народы Запада и Востока, мне хочется сказать: я верю в дружбу между Востоком – Азией и Западом – Европой, а также СССР. Я верю, скоро потребуется не один поезд в неделю, и конечным пунктом этого движения будут не только Токио и Париж, но и многие другие центральные пункты Дальнего Востока и Западной Европы.
Пусть же вместе с пассажирами, которые сначала сотнями, а потом и тысячами, десятками тысяч больше будут двигаться по великому железнодорожному пути, движутся и лучшие мысли и стремления их народов и сами народы к мирному сосуществованию! Пусть этот великий железнодорожный путь послужит действительной основой сотрудничества международного труда!»
Итак, в 1925 году, поняв, куда ведет советская экономическая политика, я начал уже открыто протестовать против нее. В конечном счете она вела к самоизоляции. Эта нездоровая политика ставила перед собой цели сеять вражду между народами и государствами. Моя речь явилась своего рода ответом на речь Литвинова и, разумеется, не понравилась большевикам. Она ослабляла коммунистические тенденции, гласящие о путях объединения Запада и Востока, вскрывала ложь громких фраз о взаимном дружеском сотрудничестве мысли и трудов человечества.
Русско-латвийский торговый договор
Как ни странно, наша работа в области экономических отношений с СССР увенчалась успехом. Мы заключили с ним торговый договор, в котором Советы отступили от своей демпинговой политики и обязались покупать на определенные суммы продукты латвийского производства, нашу естественную продукцию. Словом, в русско-латвийских экономических отношениях была окончательно ликвидирована политика демпинга, который СССР до этого проводил почти везде.
Не скрою, здесь нам очень помогла обострившаяся англо-русская политика. Но так как меня, несмотря на то что для Латвии был заключен выгодный торговой договор, начали осуждать, я, ради общего успокоения, дал пояснение в самой популярной латвийской газете Jaunakas Zinas. Там, между прочим, говорилось:
«После войны мир разделился на два фронта, коммунистический с главным центром в Москве и антикоммунистический с центрами по всей Европе и других частях света. Антикоммунистический мир, плохо ориентируясь в коммунистических возможностях, верил в скорое крушение главного коммунистического центра, а признание СССР рассматривал как очень полезный и важный шаг для будущей эксплуатации России. Тут начались своего рода бега на скорость или скачки с препятствиями. Развивалось даже соперничество, кто кого обгонит, первым придет к столбу. Надежды рухнули. Коммунизм не эволюционировал, не изменялся так, как на это надеялись.
Тогда участники бегов переориентировались, изменили планы и, следовательно, политику. Возникла и стала крепнуть мысль о прерывании всяких экономических отношений с СССР, как это уже сделала Англия. Спору нет, СССР плохо выполнял условия мирного договора, но из этого ничего не следовало в том смысле, что мирный договор был совсем не нужен, равно как торговый договор теряет всякий смысл, если нет определенных гарантий, обеспечивающих точное исполнение Советами принятых на себя обязательств. Если рассуждать так, никаких соглашений с СССР вообще быть не могло. Никогда еще ни один акт перемирия не обещал безоблачных времен.
Наш мирный договор был важен и логичен, как первый и притом краеугольный камень для будущего здания, попытка установить более или менее нормальные экономические отношения. «Более или менее». Это не означает идеально и совершенно налаженной добрососедской жизни. Топтание на месте и ничегонеделание в данном случае самое худшее решение. Этим мы только помогли бы большевикам. Все же надо было еще оценить возможность сотрудничества с СССР при помощи определенных договоров. Таким и был русско-латвийский торговый договор.
Внешторг, монополия внешней торговли, всегда стремился к увеличению своих прав и уменьшению обязанностей. Большевики готовы покупать у вас, когда им захочется, а продавать всегда вам. Но русско-латвийский торговый договор устанавливал, уравновешивал регулярный товарообмен. И тут СССР должен был отказаться от своих притязаний, привилегий. Только недальновидные люди могут осуждать такой договор. Латвия смело шагнула вперед, а еще смелее шагнет назад, когда увидит, что договор таит в себе какие-нибудь иные цели. Но тогда никто, в том числе и «массы», не сможет сказать, что Латвия не сделала все возможное, чтобы установить нужное сотрудничество в СССР. Такое осознание всегда дает моральный перевес, а это весьма важно для каждого народа, желающего руководствоваться принципами чести, права и справедливости. С общей точки зрения русско-латвийский договор лишь ускоряет исторический процесс взаимоотношений СССР с внешним миром».
Я привожу все эти немногие соображения исключительно потому, что этот договор послужил козырем в общей экономической политике-игре, когда СССР после конфликта с Англией опасался дальнейших последствий. Подписывая договор, Советы демонстрировали готовность отказаться от демпинговой политики. Словом, имел гораздо более широкий смысл, чем казалось. Он стал поворотом всеобщего международного значения.
Между тем экономические повороты, имеющие чисто внутреннее значение, происходили не раз, и СССР то отходил от коммунизма, поворачиваясь лицом к капитализму, то опять возвращался. Это происходило в наиболее критические моменты и зачастую было непонятно даже самим комиссарам. Например, в 1923 году на закрытии Московской сельскохозяйственной выставки демонстрировали крестьянина Московской губернии, присудив ему звание «героя труда» за то, что он на небольшом участке земли создал хорошее доходное хозяйство с коровами, двумя лошадьми и всем необходимым инвентарем. Крестьянина просили подняться на трибуну и сказать, по случаю его торжества, несколько слов. В порыве чувств известная немецкая большевичка Клара Цеткин даже расцеловала его. Однако прошло всего два с половиной года, и я узнал, что этот крестьянин отправлен в ссылку за кулацкое хозяйничанье. Когда на одном обеде у меня в Москве, где присутствовали советский посланник в Латвии Аралов, торговый представитель Шевцов, комиссар финансов Брюханов и другие, я рассказал об этом крестьянине, о его недавнем торжестве и спросил, чем объяснить его судьбу, все промолчали. Только представитель Сельсоюза, который тоже присутствовал на обеде, простой, но умный крестьянин-самородок, ответил, не стесняясь: «У нас иногда и с одной коровой объявляют кулаком. Это как товарищам вздумается». Такие зигзаги были в экономике и политике. Все время большевики шли не прямой дорогой, а прыжками из стороны в сторону, сегодняшний день отрицал вчерашний.
