Джон Робисон - Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера
Но вот на сцене вспыхивают ослепительные огни, и их лучи дотягиваются до вас и накрывают, словно волной. Они зажглись. Они работают. Ваши огни. Ваши прожектора и софиты.
Сущее волшебство, настоящее чудо – то, как слаженно все это работает. Но вы-то не воспринимаете происходящее как чудо, потому что понимаете действие каждого проводочка, каждого припоя, и никакого волшебства в этом нет. Только основные принципы электротехники. Вы взяли сотни неодушевленных деталек – лампочки, отражатели, автоматические выключатели, реостаты, кабели, клеммы, стяжки, – и создали из них нечто живое. И вы – повелитель этого живого организма.
Вы придумали и сотворили его, а теперь вы стали его частью. Он ожил. Он питается электрическим током, а вы – мозг этого существа. Вы стали единым целым с машиной. Пока вы – часть механизма, он живет. Без вас он снова станет лишь набором деталей. Но если его закоротит или он загорится, когда вы у пульта – может, задали ему слишком большую нагрузку или ошиблись, – это верная смерть.
Когда становишься мозгом осветительной системы, требуется предельная сосредоточенность и внимание. Но словах, казалось бы, легко и просто: «Нажми кнопку, загорятся лампочки», но в действительности все намного сложнее. Свет нужно включать плавно, чтобы не перегорел. Чтобы включить все лампы сразу, приходится станцевать затейливый танец перед пультом, зажигая лампы поочередно, но через строго определенные интервалы, потому что, если включить их слишком быстро, перегрузишь систему и вылетят предохранители, и тогда останешься ни с чем, а весь зал погрузится в темноту. Темнота – самый жуткий кошмар в середине концерта. Именно когда внезапно вылетают пробки и наступает тьма, толпа бунтует, поэтому никогда и ни за что нельзя допускать темноты. Нужно отточить, натренировать свое чутье, выработать у себя шестое чувство, ощущать малейшее изменение в осветительной системе, – вот тогда станешь мастером своего дела.
И вот концерт идет, а ты за пультом. На сцену падают разноцветные снопы яркого света, заливая декорации и музыкантов. Свет пляшет и меняется по мановению твоих рук, порхающих с кнопки на кнопку, с рычажка на рычажок, – в непрерывном танце в такт музыке. Дымовые машины извергают клубы тумана, и огни, которыми ты управляешь, чертят узоры в этих облаках.
Теперь лица зрителей различимы. Все они обращены к сцене. Там разворачивается основное действие, оттуда идет завораживающий громкий звук. Но ты – как волшебник страны Оз. Как Человек-невидимка. Ты здесь, в зале, но никто тебя не замечает.
Каждый раз, когда освещение меняется по мановению твоих рук, по спине у тебя пробегает дрожь. Ты вызвал к жизни огни силой в миллионы ватт, стоило тебе лишь шевельнуть пальцем. Небольшое движение – и ты переключил ток такой силы, что хватит на целый околоток. Сейчас вся твоя умственная энергия сосредоточена на осветительной системе. С первых секунд концерта ты настороже, – сейчас не время грезить. Ты наизусть знаешь, какой луч и какой цвет куда и когда направлять, помнишь порядок фокусировки, а в твоем распоряжении три сотни лампочек. Ты выбираешь нужные, одну за другой, в строгом, заранее установленном порядке, и, присматриваясь, как они работают, производишь тончайшие подстройки.
Ты так занят работой, так сосредоточен, что даже не замечаешь музыку и не видишь толпу. Зато ты видишь каждую из трех сотен ламп и воспринимаешь ее как отдельную личность, – только так и можно добиться, чтобы свет был в гармонии с музыкой. Ты сам все равно что музыкант, органист за огромным световым органом, и твои руки безостановочно порхают по реостатам.
Очутись ты за сценой, возле щитка освещения, ты бы услышал, как они испустили могучее гудение, едва загорелись огни. В пятидесяти футах над сценой загорелось три сотни ламп, и от них покатилась волна жара, словно кто-то открыл дверцу печи.
Когда начинается концерт, все происходит одновременно. Загораются огни, стреляют пушки, группа начинает играть. Длинные белые пальцы – лучи прожекторов – протягиваются через весь зал и нащупывают фигуры музыкантов на сцене. Эти прожектора длиной в десять футов, в два человеческих роста, и светят в них мощные ксеноновые лампы. Рядом с тобой звукооператор следит за датчиками на своем пульте: они меняются с зеленого на красный. Ответственный за пожарную безопасность подносит к глазам шумомер, хмурится и показывает его директору тура. Оглушительный шум не позволяет говорить. На шкале – сто двадцать четыре децибела. Больше, чем выдают реактивные самолеты в аэропорту Детройта. Уровень шума зашкаливает за грань допустимого, но начальника противопожарной охраны никто не слушает. Толпа восторженно ревет, музыка становится еще громче.
И нет пределов возможному. Ты всегда можешь прибавить яркости, поставить усилители мощнее. Эти машины на каждом концерте выкладываются на сто процентов. Миллион ватт электричества – по мановению твоей руки. Где еще ты можешь испытать подобное?
Глава 17
Рок-н-ролл всю ночь
Летом 1979 года началось турне «„Кисс“ возвращаются». Первый концерт был назначен на пятнадцатое июня в Лейкленде, штат Флорида. Я должен был там присутствовать.
С весны я занимался разработкой новых гитар, снабженных спецэффектами, – для Эйса. Мы с Тексом и Стивом Карром, мастером по изготовлению струнных, доводили мои изобретения до ума. Карр взял на себя все работы по резьбе и наносил финальные штрихи, а Текс проверял, как играют готовые инструменты. На мне была разработка и сборка всей электроники. «Кисс» только что выпустили альбом «Династия», и их композиции вновь занимали верхние строчки в списках шлягеров.
В этом турне группе предстояло выступать с полностью обновленным оборудованием. Сцена, спецэффекты, костюмы – все было новенькое. И гитары, которые мы оснастили различными спецэффектами, тоже были новые. И все это было бы замечательно, если бы техподдержка не волновалась: а будет ли оно все работать?
Команда «Кисс» приехала во Флориду за неделю до первого концерта, чтобы все обустроить, а я уже был сам не свой от цейтнота. Мне казалось, что я работаю двадцать четыре часа в сутки. Текс и директор турне ежедневно обрывали мне телефон и спрашивали, почему я так долго вожусь, а я был на взводе от беспокойства.
– Приятель, мы все тебя ждем! – повторял Текс. – Турне вот-вот начнется!
А мы все еще сидели в мастерской и до последней минуты шлифовали свои творения, чтобы они действовали безупречно. И волновались: будут ли они работать? Не в студии, не в мастерской, а на полномасштабном концерте? Перед толпой зрителей? Я надеялся, что все получится.
Наконец, погожим солнечным утром за два дня до концерта, я прибыл в аэропорт Орландо. В своих обрезанных джинсах, патлатый, заросший бородой, я больше смахивал на байкера, чем на туриста, приехавшего во Флориду, но я все-таки приехал. При себе у меня была сумка с одеждой, коробка разнообразной пиротехники, инструментов, деталей, оружия, а также два футляра с гитарами. Выйдя из самолета, я очутился в толпе мамаш с детишками, которые прилетели в Диснейленд на выходные. Шумные, бесцеремонные, источающие странные запахи, они в основном старались держаться от меня на почтительном расстоянии.
