Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

О, полумесяц, сердце не царапай.
Ты, вечер, синею смолою капай.

Будь ласков к белым, хмурым, молодым.
Купаю плечи, вспоминая Крым.
Что в том, что я давно уж не любима?
У горечи есть крылья Серафима.

Я днем играю в шарики забот.
Ночь, в ушки поцелуй меня и в рот.

В безветренную ночь хлынь на спину, коса.
Тьма летняя кругла, как плод.
Совсем бледна заката полоса.
Мне близки те, кто едет и идет.

Босая, ноги погружаю в пыль.
Я словно странствую к святым местам.
И этой ночью много кротких сил.
Я южным вручена ветрам!

Не я, а ночи бархатный прибой
Слагает верности слова.
Я только обращаю голос мой
В ту сторону, где спит Москва…

Чтоб книга обо мне любимою была,
Я стану жить неслышным танцем гнева.
Чтоб на могиле, мрамором бела,
Стояла плачущая дева!

Мне сладко думать, что я буду — прах.
Здесь сухо и пестро, и здесь я не любима.
Но в ландышах, в дожде, в колоколах
Мое воскреснет кругленькое имя!

Единственная святыня
Русского захолустья,
Единственный выход
Деревенской грусти —
 Проселочная дорога,
Уклонами, вдоль изб,
Бегущая неудержимо
С гор вниз.
Обойдется и шатким мосточком,
Не погнушается лужей,
Колким леском проберется,
Только сдвинется уже…
В унылую погоду
Долгий дождь отнимает простор,
Хоть плачь или штопай чулки
Под скучный в избе разговор!
Но знаешь — версты и версты —
Несет вековую тревогу
В неведомое скитанье
Проселочная дорога!
Твое содроганье,
Твоя не новая грусть —
Песчинка, подхваченная
В ее стремительный путь!

Ночь совершенней дня,
И в Вас, как в звездной ночи,
Стоит надмирная прохлада.

Безогненностью дальнего огня,
Крылатым холодком мне в очи —
Вы над ковром ликующего сада.

Так, всякий, кто знал Вас,
Бывал на Альпах.
Вас всякий знал, кто раз
У счастья просил пощады.
Через меня послана
Белая роза —
Роза бездонного мира —
Поцелуем глубин благовонных,
Веяньем звездного неба
Навстречу сиянию в Боге
И вечной живости веры —
Даром любви.

Как странно я запомню это лето,
Где, царственным вниманием согрета,
Я в ласточку менялась из совы!
О, древнее лукавство жизни,
Приоткрывающее путь к отчизне —
Зеленый цвет травы!
И как меня загадочно делили,
Потягивая кончики усилий,
Любовь, трава и лень!
О, сад мой под Москвой, всех трогательней мест!
Глядеть, дышать — никак не надоест!
Торжественно-бездумен день!

Колкой шерсткою рукоплесканья пробежали
В говорливой, многолюдной зале.
Люстры слабо-пьяный свет —
Душу обнимающий браслет.
Голос вспоминал Эпоху Возрожденья,
Страстно-рыжую и полную кипенья,
И стояло предо мной весь час
Ваше имя зорким, как алмаз.
Может быть завидным перед смертью
Воздух золотистый на концерте,
И, подобна греющим ручьям,
Нежность к Вашей жизни и стихам.

В сугробах старого дома
Тетушки пили кофе
В медлительные часы
Медлительной крови.

Неизменная Анна,
Всегда опрятно одета,
Входила подать сливки,
Простучав каблуком по паркету.

Ленились в саду розы.
Воздух жужжал от зноя.
В низкие окна ломилось
Небо голубое.

Но опускали шторы,
Ведя разговор по хозяйству,
Затворяли дверь на террасу
Из нелюбви к пространству.

В комнатах чинно. Дышит
Прохладный букет резедовый,
Начат роман английский,
Герои с пробором ровным.

Или пасьянс разложен,
Тоскующий беспредметно
О человеческой жизни
Нашей, грустной и смертной.

Никто никогда не расскажет:
Каким был мой прадед?
Шутником ли? Прижимистым? Рослым?
Был ли суровым в правде?
Избяным запахом дышит
Галич костромской,
Откуда с рыбным лотком
Он шел на встречу с судьбой —
С Москвой. Шагал отважно,
Сероглаз, молчалив, упрям,
Мертвым серебром рыбы
Торгуя по господам.
Что думал он на ветру,
С ношей идя перелеском?
Мечтался ли дом ему,
Окна с ситцевой занавеской?
Или без мысли вдыхал,
Шагая, смутную радость,
Что держит правнучку, меня,
На земле вескостью клада.

Зеленоватые струйки на побегушках
У жажды неги сквозной —
Фонтаны. Музыка искр и брызг.
Леонардо, внедренный в окно.
Вот вошла. Полуоткрытые двери.
Улица, как кометный хвост.
Моря волненье.
На середину выдвинутый холст.
Лунный обморок. Корней недомолвки.
Человеку великий соблазн —
Матовое лицо Моны Лизы
С двойственным выражением глаз.
Борясь с хищными свистами,
Палимый едким огнем,
Линии чистые
Намечает он.
В ее улыбке —
Дрема и топи.
Полуотказ жить на Земле.
Дерзновенье
Луной над любовью
Полнеет.