Галина Сапожникова - Кто кого предал
Пересматривать невзоровские фильмы сегодня и стыдно, и страшно. «Мы боремся с прибалтийским фашизмом!» — очень серьезно рассказывает перед телекамерой один герой. Тогда казалось: передергивает. Увы, спустя четверть века это превратилось в реальность: мы действительно боремся с прибалтийским фашизмом…
На экране — узнаваемые с начала 90-х огненные буквы и зимний Вильнюс. Баррикады. Хаотичная стрельба. Советский Союз разваливается на глазах, как рыхлая земляная глыба, оторвавшаяся от края оврага.
— А что посоветует нам в этой ситуации делать товарищ Невзоров? — спрашивает автора фильма командир вильнюсского ОМОНа Болеслав Макутынович.
— Стоять! — сверкнув глазом, отвечает журналист.
И омоновцы стояли — еще не зная, что страну им не удержать. Что в Литве их верность присяге приравняют к преступлениям против человечности. И что по обеим сторонам литовско-российской границы с этим в конце концов все смирятся.
Тележурналист Александр Невзоров снял про омоновцев фильм, который в 1991 году казался пощечиной общественному мнению. А спустя 25 лет оказался правдой. Фото Михаила Макаренко, РИА Новости.
«Составить списки лиц противоборствующей стороны, их адреса и пометить квартиры», — почти рыча в микрофон, описывает планы националистов Александр Невзоров. Как это диссонирует с прекрасными трехцветными ленточками и свечками, которые до определенного времени ассоциировались у всех со словами «Литва и литовцы»! Пройдет всего 8 месяцев, и это окажется правдой — на улицах появятся листовки с условно вырезанными на лбу командира отряда звездами и выколотыми глазами, а в газетах напечатают список лиц, подозреваемых в — измене — родине… Самый одиозный советский и российский репортер эпохи ранних 90-х оказался самым прозорливым.
Такие телеграммы приходили в адрес программы «600 секунд» после фильмов Александра Невзорова. Фото из архива Г. Сапожниковой.
По его собственному признанию, вышло это по какой-то ошибке судьбы.
«Я случайно оказался на стороне правды», — сознавался Александр Глебович в интервью зимой 2012-го, незадолго до того, как снова стал ярым оппозиционером. Родина или смерть, Советский Союз или гибель, «наши» или враги: человек, который ставил перед собой такой выбор, 25 лет назад был груб и оригинален и абсолютно не вписывался в тогдашний политический ландшафт. На фоне нынешнего его антивластного эпатажа этот эпизод из журналистского прошлого ему, наверное, хотелось бы перемонтировать. Увы: это возможно только в кино. Но не в жизни.
Александр Невзоров: «Поход на СССР был отрепетирован и поставлен»
— И как вам, интересно, удалось «обогнать на повороте» коллег-журналистов и снайперски попасть в десятку?
— Я ехал в Вильнюс, будучи накачанным пропагандой, которая существовала на тот момент в Советском Союзе. Ехал, на-электризованный рассказами СМИ о том, как наши танки давят свободолюбивых литовцев. Но на первом же трупе, который мне показали в морге, были видны совершенно отчетливые следы протектора «Жигулей» и никаких следов танков. Я хорошо знал, как выглядит труп человека, попавшего под танк, потому что до этого прошел Карабах и первый этап азербайджанской войны. А еще я увидел раны от явно не армейского оружия, потому что понять, что такое 12-й (охотничий. — Г. С.) калибр, несложно. Глубочайшее заблуждение, кстати, что снайпер — это тот, кто стреляет из укрытия. Не надо никого демонизировать и думать, что там были какие-то загадочные ниндзя, которые ползали по крышам. Это были люди из толпы, стрелявшие из гладкоствола и обрезов. Вот стоял где-нибудь сзади парень из «Саюдиса» и шмалял…
Для нашего Министерства обороны все произошедшее было колоссальной неожиданностью. Министром обороны был тогда чудесный человек, Дмитрий Тимофеевич Язов. Он, будучи фронтовиком и настреляв тьму-тьмущую немцев, ужасно боялся того, что его заклеймят как убийцу своих. И на таких цыпочках ходила у него вся эта армия, что было категорически запрещено не то что стрелять, но даже думать об этом! А литовцы были именно своими. Вильнюсский ОМОН, единственная боеспособная советская единица в Литве, на тот момент уже был парализован. У солдат-срочников на всякий случай отобрали патроны. Посмотрите на хроники, у них даже автоматы без рожков!
— Кстати, как так получилось, что в нужном месте и в нужный час оказалась масса иностранных журналистов, а нашей прессы не было?
— Прессу приглашают продюсеры, режиссеры-постановщики и исполнители главных ролей. А нам там была отведена роль зрителей. Причем зрителей опущенных.
— В какой момент вы поняли, что это была постановка?
— Когда увидел рожи этих ребят. Я случайно оказался на стороне правды. Это произошло только потому, что мне надо было выбрать в своих симпатиях: либо те — орущие, визжащие, истерикующие, либо эти — преданные своей стране, мужественные, потрясающие, — как, например, командир вильнюсского ОМОНа Болеслав Макутынович и псковские десантники. Я выбрал ЭТИХ.
Звезды и свастики— Это правда, что после выхода фильма «Наши» на вашем питерском офисе рисовали свастики?
— Рисовали. Травили всеми известными способами, какие только можно было представить. Начиная от создания коллективных писем — поскольку это основной жанр, в котором работала советская и русская интеллигенция. Письма подписывали все, причем истерически: что все это омерзительная инсценировка, ложь и инсинуация. Требовали изгнания, закрытия эфира, сочиняли разоблачительные статьи. Такое массовое было оплевывание, которое, наверное, человек менее циничный не выдержал бы. Не забывайте, что я был вынут из территориальности абсолютной славы, подписанты любили меня, как родного сына. И тут я еду в Вильнюс и вместо долгожданного рассказа о «советской агрессии» вдруг выдаю ТАКОЕ… Разговоров о том, что меня подкупили, не было. Надо знать Дмитрия Тимофеевича Язова и тогдашнюю советскую систему: у них просто органа такого не было, которым подкупают. Я не могу сказать, что был мучеником за правду. Во-первых, это не моя роль. А во-вторых, существовал противовес — совершенно удивительные письма и телеграммы со всей страны от тех людей, которые не относились к творческой интеллигенции. Летчики присылали свои летные шлемы с надписью «Наши», ветеран войны, оставшийся в живых командир Берлинского авиационного полка, прислал приказ, в котором меня зачисляли в полк. Я не могу сказать, что без этой поддержки я бы не выстоял. Но это было чертовски приятно. Как вы знаете, я не просто снял «Наших» — я тупо встал на эту позицию и стоял на ней 20 лет: мы никого не убивали, все было срежиссировано, это подлость, попытка развалить страну. Я стоял на своем: что это все ложь. Единственный во всей советской прессе.
