Галина Сапожникова - Кто кого предал
Каждая минута у меня расписана. То статью надо написать, то книгу стихов сделать, то очередную картину закончить, то в столовую кого-нибудь отвести. Был у нас такой Роман Иванович Зайцев. Получилось так, что он ослеп. Жена его бросила. Он плачет: я повешусь… Я говорю: нет, лучше я до смерти буду вас везде водить. Ну так вот, я его спас, и потом он еще лектором у нас работал! Теперь вот двух женщин вожу и еще одного мужика. Бесплатно.
«Советский Союз можно было сохранить»— Литва вас долго преследовала?
— До сих пор! Я по сей день нахожусь в розыске. В 1997 году поехал в Москву на пленум ЦК КПРФ, и вдруг на меня надевают наручники. Трое гражданских лиц, представившись работниками милиции, потребовали немедленно следовать за ними как преступнику, совершившему преступление на территории Литвы. Сказали, что существует двусторонний договор между Россией и Литвой о выдаче преступников, в соответствии с которым меня арестуют, чтобы выдать литовским властям. Хорошо, что это было в гостинице «Измайлово», где как раз проходил пленум. В коридоре начали собираться делегаты и зарубежные гости. Зюганову сообщили. Созвонились с Лукашенко, связались с министром внутренних дел. Два дня меня держали в наручниках, а потом освободили. Даля Грибаускайте уже дважды писала Лукашенко, что меня надо выдать и судить. А Лукашенко дает ответ: нет, Высоцкис невиновен, и мы его выдавать не будем. И когда Александр Григорьевич приезжал к нам в интернат, я ему свою картину подарил и сказал: спасибо, что спасли мне жизнь… И поэтому перед ним могу встать на колени.
— О чем вы жалеете в вашей жизни?
— Много недоделал. Надо было бить во все колокола, когда увидел, что Советский Союз разваливается. Его можно было сохранить.
Единомышленники ко мне приезжают до сих пор, но настолько в Литве всего боятся, что они просят: только не говори фамилии. Я никогда не скажу. Но верю, что правда восторжествует!
— Когда?
— Я до этого не доживу, но это будет. Дочка в последнем письме написала мне: «Папа, я советская литовка!» И я счастлив. А больше мне ничего и не надо.
* * *Что было с теми активистами Шальчининкского района, которые в отличие от Чеслава Высоцкиса после путча остались в Литве? Их судили. И за референдум, и за автономию, и за три равноправных государственных языка.
В августе 1997-го на Высоцкиса и его товарищей было заведено уголовное дело. Что им инкриминировалось? «Активное участие руководителей района в совершении переворота в августе 1991 года, участие в деятельности иностранной организации другого государства (СССР), деятельности иностранной организации (КПСС) и ее подразделений в Литве».
Четверо обвиняемых (Леонас Янкелевич, Альфредас Алюкас, Карлис Биланс, Янис Юролайть) были приговорены Верховным судом Литвы к различным тюремным срокам, один (Иван Куцевич) был оправдан в связи с отсутствием состава преступления.
«Закончено следствие по делу шальчининкских вредителей» — отчитались газеты знакомой из учебников истории лексикой. Только это уже были не сталинские, а литовские времена.
«Вы действительно лучший немец»Спустя три года после развала СССР Чеслав Высоцкис написал открытое письмо Михаилу Горбачеву:
«До 22 августа 1991 года я работал в Литве председателем Шальчининкского районного совета депутатов и секретарем райкома партии. Этот район едва ли не единственный в Прибалтике еще полтора года оставался советским после выхода Литвы из состава СССР.
В нем продолжала действовать Конституция СССР. В августе 1991 года литовские власти объявили меня врагом литовского народа за измену родине, моя «вина» состояла в том, что я отстаивал советскую власть, КПСС, СССР. Сейчас я в подполье, без работы и крыши над головой. На меня объявлен розыск. Но я не падаю духом и не жалуюсь на свою судьбу. Я сейчас являюсь секретарем компартии Литвы, которая продолжает действовать в условиях подполья.
Я твердо верил вам, честно и добросовестно выполнял решения съезда народных депутатов СССР. На совместной встрече членов бюро ЦК компартии Литвы вы заверили нас, что Литва останется в составе СССР, а усилия, направленные на сохранение советской власти, будут поддержаны. Я в это тогда не поверил и сказал вам об этом откровенно.
…Вы целиком выполнили заказ Запада. Вы продали своих товарищей, вы развязали человеческую бойню и залили кровью нашу землю, разорили богатую и могучую нашу страну. Вы превратили честных людей в изгоев. Вы сознательно допустили к власти мафию, проходимцев и негодяев, вы выполняли заказ ЦРУ и за это вас наградили Нобелевской премией мира. Только это не премия мира, вам присудили премию за предательство.
Вы оказались своим среди чужих и чужим среди своих.
Вы действительно лучший немец.
Предатели народа — не нужны. В военное время такого человека, который давал присягу своей армии, а потом продался врагам, расстреливали. Сейчас не военное время.
Но судить вас надо. За измену родине. Вношу предложение:
предать М. Горбачева суду общественного трибунала, лишить российского гражданства и предложить выехать из России в любое государство, которое пожелает его принять.
Вы предатель, преступник, убийца. Будьте прокляты!
Я верю в ваш бесславный иудин конец.
С глубочайшим презрением к вам
Чеслав Высоцкис, заслуженный работник культуры Литовской ССР».
Глава 7
Родина или смерть?
Есть такое волшебное слово, которым в Прибалтике образца начала 90-х можно было парализовать любого. Это слово «ОМОН». Слово-пуля, слово-ожог, слово-выстрел…
Правда, жизнь как вильнюсского ОМОНа, так и рижского была столь скоротечна, что мало кто успел разобраться, за что боролись и что представляли из себя эти парни в камуфляже, которые громко отстаивали немодные в ту пору принципы, упрямо повторяя: «Мы защищаем свое право думать иначе и поступать так, как велит наш долг и присяга».
Снятые тележурналистом Александром Невзоровым десятиминутки «Наши» в программе «600 секунд» казались пощечиной, а сами омоновцы смотрелись опасными ретроградами, в руки которых попало оружие. Так думали, конечно, не все — другая часть нищего, морально раздавленного и абсолютно ничего не понимающего в происходящем советского общества видела в них своих защитников. В мути тех дней надо же было хоть в кого-то верить…
