Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь
— Виселица передо мной маячила еще двадцать лет назад, — буркнул Феликс и обернулся к Адаму Буйно.
Казалось бы, случай для боевика как нельзя более подходящий. Но Буйно сидел безучастно и смотрел в затягиваемое сумерками окно. На стекло косо падали крупные капли дождя и стекали вниз медленными слезами. Поддержку Кон получил от человека, от которого меньше всего ее ожидал. Слова попросила Зофья Познер:
— Я согласна с Болеславом, — сказала она, ни на кого не глядя, — все это не так фантастично, как может показаться на первый взгляд.
— Во всяком случае надо попытаться, — откликнулся Закс.
— Вот пусть и попытаются, — сказал Лапиньский. — Предлагаю возложить ответственность за операцию на товарища Болеслава и товарища Анну, — он назвал Зофью Познер ее партийной кличкой, — и отпустить на это необходимые средства.
— Я согласна, — сказала Зофья.
— И пусть они нам время от времени докладывают о ходе операции, — добавил Лапиньский…
— В случае неудачи, — сказал Феликс Зофье, когда они вышли на погруженную в сырые потемки улицу, — мы дадим Скалону возможность поставить вместо десяти двадцать виселиц. Так что решайте, товарищ Анна. Мне кажется, что вам бы следовало уклониться от этой операции.
Зофья повернула лицо к нему, по выражения ее глаз в темноте Феликс не разглядел.
— А уж это предоставьте мне — распорядиться своей жизнью.
— Разумеется. Я просто хотел напомнить вам, что двери тюрьмы могут захлопнуться за участниками операции навсегда.
Несколько минут шли молча. Обоих тревожил один и тот же вопрос: где взять исходящий номер бумаги за подписью обер-полицмейстера Майера? Пока ничего разумного в голову не приходило. Решили оставить это дело на потом.
— Смотрителя тюрьмы, — как бы продолжая раздумья вслух, сказала Зофья, — надо предупредить по телефону за час, не раньше.
— А успеют они подготовить заключенных к отправке?
— Раньше нельзя, чтобы не пришло в голову справиться у Майера по телефону.
— Да, это существенно. А на роль жандармского ротмистра нужен бывший офицер. Это несомненно.
— У меня есть такой на примете, — сказала не очень уверенно Зофья. — Можно заохать к нему прямо сейчас.
Взяли извозчика, поехали. Бывший офицер, когда ему рассказали, что от него нужно, ответил не раздумывая:
— Что вы! Это же несомненный провал. А я кончать самоубийством не собираюсь. Ни за что.
Решили обратиться к членам партии. Товарищ Юр, человек с военной выправкой, воскликнул:
— Что вы говорите! Десять человек и каждому верная смерть? Вот что делают мерзавцы!
— Их можно спасти. Вы согласны принять участие в спасении?
— Пойду! На все пойду! Ах, мерзавцы!
— А как с русским языком?
— Плоховато.
— Тогда вы будете иностранцем — «бароном фон Будбергом».
Роль «старшего конвойного» согласился взять на себя один из активистов с партийной кличкой Марцелий.
«Жандармскую» команду набирали в предместьях. Кон заходил к знакомым рабочим, объяснял суть дела:
— Надо выручать. Вы согласны?
Согласились все десять намеченных Коном рабочих. Уже за полночь подняли с постели Адама Буйно.
— Понимаешь, Адам, — говорил Феликс, — без твоих военных не обойтись. Команду набрали нз рабочих. Никто из них в солдатах не был. Надо срочно их вымуштровать. Дай нам хорошего инструктора.
— Завтра будет.
И уже на другой день вечером в специальной квартире начались занятия.
А тем временем паспортное бюро Марии Пашковской изготовило бумагу эа подписью Майера. Заказали десять полицейских мундиров — их изготовить было легче, чем жандармские, да и выправка у полицейских не такая яростная, как у жандармов.
Зофья нашла в Иерусалимских Аллеях квартиру — с проходным двором, на первом этаже. В этой квартире, хозяева которой были своими людьми для Зофьи, велась вся подготовка к операции. Кроме того, было подготовлено еще несколько конспиративных квартир, где надлежало укрыть освобожденных смертников.
— Давайте продумаем весь обратный путь из тюрьмы, — предложил Феликс за день до операции. — Кучер-то будет тюремный.
— Пустое, — отозвался Марцелий. — Двадцать человек да не справимся с одним кучером?
— А куда поедете?
— Разумеется, за город.
— Но куда?
Минутное молчание, которое прервала Зофья, нервно курившая папиросу за папиросой.
— За городом живет один мой знакомый. Товарищ Стефан. Около его хутора тянется какой-то длинный и высокий забор. Надо его немедленно обследовать. Болеслав, приглашаю вас на прогулку.
— С удовольствием. А пока… нас с вами, Зофья, и товарища Марцелия приглашают на заседание ЦРК.
Заседание было коротким и тревожно-торжественным.
Кон сказал:
— В случае удачи… надо будет от имени ЦРК выпустить воззвание к рабочим… с извещением об освобождении смертников. Я уж и заголовок придумал — «Наша амнистия».
— Не увлеклись ли вы? — спросил Ян.
— Как будто нет.
— А что скажет товарищ Марцелий?
— Надо, чтобы Болеслав перед отъездом в тюрьму выступил перед рабочими. Пусть скажет им, что в случае неудачи семьи их не будут оставлены на произвол судьбы. О них позаботится партия, — сказал Марцелий.
— Когда планируете операцию? — спросил Ян.
— Завтра в ночь.
— Правильно. Послезавтра открытие Государственной думы…
— Да, это было бы ловко, — возбужденно сказала Зофья, — если бы мы к этому времени успели.
В сумерках все участники операции вышли во двор, построились в две шеренги. Офицер-инструктор, присланный Буйно для муштровки команды, прошелся перед строем и, потирая руки, как игрок перед карточной игрой, хохотнул:
— Выправка — что надо. Только вот рожи подгуляли. Разрешите сдать дела? — обратился он к Феликсу.
— Да, вы свободны. Выражаю вам благодарность от имени Центрального рабочего комитета.
Офицер козырнул, четко повернулся, щелкнув каблуками, и отошел в сторону.
— Товарищи! — негромко заговорил Кон, обращаясь к рабочим. — Центральный рабочий комитет партии горячо приветствует вас перед выполнением суровой боевой задачи и желает вам успеха! Мы все уверены в успехе, ЦРК тоже считает операцию вполне осуществимой. Но вместо с тем он уполномочил меня заявить вам от его имени, что как бы ни обернулись дела, попечение о ваших семьях партия берет на себя. Вы выполняете свой долг перед партией — партия выполнит свой долг по отношению к вам. Я, лично наблюдавший все время за приготовлениями, не колеблясь заявляю: успех несомненен…
Шеренги сломались. Рабочие наперебой пожимали Феликсу руки. Подошел и офицер-инструктор, взволнованный и растроганный, он тоже молча пожал всем руки.
