Николай Павленко - Меншиков
Возобновив осадные работы, шведы особые надежды возлагали на подкоп и заложенные в него бочки с порохом. На 23 апреля намечался подрыв вала и ворот. Но взрыва не последовало. «Осажденными, – записал в дневнике Даниэл Крман, – был унесен порох, вложенный в подкоп, в тот самый час, когда шведы были уверены, что ворота с укреплениями взлетят на воздух».[153] Не подозревая этого, шведы подожгли фитиль, изготовились для атаки, чтобы «по взорвании вбежать в крепость», но им пришлось ни с чем отступить на исходные рубежи.
Известие о намерении шведов овладеть Полтавой Петр получил в начале мая от Шереметева. 5 мая он, извещая князя о том, что фельдмаршал сообщил ему, будто шведы «хотят доставать Полтаву», просил у светлейшего подтверждений: «И о том изволь нас уведомить, правда ли то и довольно ли во оной Полтавской крепости провианту и протчего, что ко осаде потребно». Меншиков отвечал 11 мая: «В той крепости, как к нам от 5 [-го] дни пишет комендант Келин, что нужды никакой нет». Комендант, продолжал светлейший, не сидит сложа руки, а совершает вылазки. В одну из них ему удалось напасть на шведский обоз, порубить «многих шведов» и «несколько от обозов их лошадей оторвали, из которых он, Келин, прислал ко мне зело изрядную лошадь».
Мажорный тон письма не успокоил царя. Он писал Александру Даниловичу: «В осаде полтавской гораздо смотреть надлежит, дабы оная с помощию Божиею конечно свобожена или по крайней мере безопасна была от неприятеля». «Сие место зело нужно» – так оценил Петр значение Полтавы. Он предлагал облегчить оборону крепости и положение ее гарнизона двумя способами: либо организовать диверсию на Опошню и тем отвлечь силы короля от Полтавы, либо расположить войска так близко к Полтаве, чтобы было «всегда возможно в город людей прибавливать и амуниции».[154]
Цитированное письмо царя датировано 9 мая. На это обстоятельство следует обратить внимание в связи с тем, что мысль светлейшего работала в том же направлении. Это делает честь как Петру, так и Александру Даниловичу. В начале мая князь созвал военный совет – как помочь Полтаве, «оной крепости отдых учинить». Все участники совета были единодушны в том, чтобы «учинить неприятелю какую диверсию».[155]
«Диверсия» была совершена 7 мая на ту самую Опошню, на которую рекомендовал в письме напасть и царь. Операция началась с того, что Меншиков близ Опошни на виду у шведов велел соорудить мост через Ворсклу. Неприятель не придал этому никакого значения. Между тем русские полки, перейдя через мост, напали на окопавшихся у берега шведов, которых было 600–700 человек, частично уничтожили их, частично захватили в плен. Стоявшие в Опошне шведы не рискнули вступить в сражение и укрылись за стенами замка. Убедившись, что замком с налета не овладеть, русское командование решило отвести свои полки на исходные рубежи.
О событиях у Опошни доложили Карлу, стоявшему у Полтавы. Тот немедленно с семью тысячами кавалерии ринулся на помощь опошнинскому гарнизону. Но к этому времени основные силы русских переправились через Ворсклу, и король должен был довольствоваться лишь нападением на арьергард, не успевший перейти на противоположный берег.
В этом эпизоде существенна одна деталь, свидетельствующая о возросшем мастерстве русских войск: они не дрогнули, не поддались панике, а оказали наседавшим шведам организованное сопротивление: «…остановясь, дали по ним из пушек и из всякого ружья несколько добрых залпов, отчего они, шведы, принуждены с уроном отступить к Опошне». Итог диверсии: неприятель потерял несколько сотен солдат и офицеров, захвачено две пушки, восемь офицеров, 170 рядовых, освобождено из плена несколько сот жителей, которых шведы «в непрестанной жестокой работе держали». И хотя Карл XII не задержался в Опошне, но, в очередной раз предав ее огню, возвратился к Полтаве на следующий же день, диверсия, как мы еще увидим, оказала помощь гарнизону. А у царя вызвала радость. «Мы зело обрадовались», – писал Петр в ответ на известие о сражении и отметил удачу «обыкновенною стрельбою».[156]
Следующую диверсию наши войска совершили десять дней спустя, 17 мая. По своим масштабам она была намного скромнее первой, и если она все же достойна упоминания, то лишь как пример координированных действий полтавского гарнизона и полевых войск. Вылазка гарнизона оказалась весьма удачной: ее участники атаковали неприятеля «с толикою храбростию», что выбили его из шанцев «и до берегу реки прогнали». Обнаружив, что к шведам подходит подкрепление, они организованно отошли под защиту крепостных валов.
Во время этой вылазки стряслась беда с родственником Меншикова, бригадиром Алексеем Федоровичем Головиным, женатым на родной сестре князя. Накануне, 15 мая, бригадир возглавил «сикурс», направленный светлейшим в Полтаву. Под покровом темноты отряд в 900 человек продрался через кустарник, переправился через три речки и болото. Солдаты несли над головой ружья и по 40 патронов и благополучно вошли в Полтаву, пополнив силы ее защитников.
Во время же вылазки Головину крупно не повезло. Он, видимо, был человеком темпераментным и настолько углубился в боевые порядки шведов, что попал в плен – по одним данным, под ним была убита лошадь, по другим – его, «сбив с лошади в болото, взяли в полон». Находясь в плену, он тоже проявил характер. Участник событий, князь Борис Иванович Куракин, сообщил любопытную деталь пребывания Головина в плену: «И по взятии оного бригадира Головина получили ведомость, что оной был с гонором трактован. Однако ж сам неосторожно себя повел и хотел уйти, за что был посажен в клетку с ругательством».
Мы здесь упомянули только о более или менее крупных акциях, предпринятых Меншиковым. Что касается действий мелких «партий», то они были настолько обыденными и совершались так часто, что не привлекали к себе внимания современников. Александр Данилович в точности выполнил свое обещание ни на одну минуту не оставлять шведов в покое. Еще в начале мая, подойдя с кавалерией к Полтаве, он писал царю: «Мы, будучи здесь, праздно стоять не будем, но, при помощи Божии, всякого поиску искать подщимся».[157]
Перед нами опять свидетельство Бориса Ивановича Куракина. Он рисует картину повседневных лихих налетов партий регулярной и нерегулярной конницы: «И непрестанно на неприятельскую сторону партии легкой кавалерии отправляли, как волохов, казаков донских, калмыков, которые всегда неприятелю алярм (тревогу. – Н.П.) делали и лошадей отгоняли, и одним разом больше семисот лошадей от обозу неприятельского отогнали, также и многих языков брали».[158]
