Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета
– Я хотела поместить их всех вместе, – заметила она, – но этот злобный, он дерется со всеми, так что пришлось его отделить.
«Злобный» смотрел на нас из своего одиночного заключения и, казалось, совершенно не испытывал раскаяния.
Глава 8. Мое первое европейское турне
К концу августа 1925 года мы оказались в Остенде и изумились тому чудесному обновлению, которое претерпела Бельгия с 1918 года. Помню, как однажды вечером меня сфотографировали с мадам после исполнения «Русского танца», имевшего огромный успех. Я так долго улыбался, что стал ощущать себя кусочком сливочного сыра. Затем – Германия, хотя не вся, но достаточно городов, чтобы совершить концертное турне.
Хотя к тому времени я уже превратился в закаленного туриста, континента еще не посещал. Германия, безусловно, не была страной моего выбора, ибо я до сих пор испытывал горечь по поводу потери брата, погибшего на фронте, и утраты нашего лондонского дома, разрушенного во время воздушного налета. Однако Германия мне понравилась. Атмосфера казалась чрезвычайно дружелюбной. Когда мы приехали в Берлин, нас встретил импресарио с женой. Члены труппы, уже давно выступавшие в ее составе, утверждали, будто на ней была та же самая шляпка, которую она носила в 1914 году, когда Павлова в прошлый раз посещала эту страну. Всем нам вручили небольшие прекрасно напечатанные буклеты на английском, французском и немецком языках, где был подробно расписан каждый день нашего турне, прилагался список отелей и сообщалось множество других полезных деталей. Немецкая педантичность! Это было замечательно. В воздухе Тиргартена уже было разлито предчувствие осени, по утрам появлялся легкий туман, поздние лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь деревья, освещали яркую зелень мха, покрывавшего их стволы, и он отливал каким-то жутковатым блеском. Наши выступления проходили в модернизированном здании «Кролль-опера», репетировали мы в комнате с большой верандой, и дождь падал тяжелыми каплями с огромных влажных ветвей на стеклянную крышу.
Я знал, что Павлова нервничает по поводу этого турне. Она выступала в Германии, когда началась война, и, хотя ей позволили покинуть страну, все костюмы и декорации пришлось оставить. Тем временем в танцевальном мире произошла революция – выросла современная немецкая школа, и такие танцовщицы, как Мэри Вигман, получили широкую известность на континенте. Мы все беспокоились, не сочтет ли публика русскую школу вышедшей из моды и просто скучной. Во время первого представления атмосфера была довольно напряженной. Сцену подняли примерно на фут, словно платформу, и мы танцевали на фоне черных занавесей. Она освещалась великолепно, а за кулисами свет был очень тусклым – только маленькие зеленые лампы показывали нам путь за сцену. Перед нами зиял зрительный зал, огромный и черный, словно пещера; стекла биноклей поблескивали, словно глаза тысячи волков. Когда Павлова, Новиков и Волинин вышли на поклон после «Кокетства Коломбины», театр разразился взрывом аплодисментов, и мы сразу же поняли, что классической школе еще есть что сказать даже на родине современного танца. Помнится, было только одно небольшое критическое высказывание по поводу слишком плотных одежд «видений» в танце сильфид, и перед вторым представлением один слой ткани убрали.
Берлин, естественно, был полон русских эмигрантов, и все они пришли в театр. Во время этого сезона я обнаружил, что могу говорить по-русски, хотя мой немецкий находился всего лишь на ресторанном уровне. Один из эмигрантов принял меня за своего племянника, потерянного во время революции, и, должен признаться, я не так остро воспринял трагедию потерянного ребенка, как обрадовался, потому что меня приняли за настоящего русского.
Что мне понравилось в Германии, так это творческая театральная атмосфера, – это отмечали многие танцовщики и актеры. Большое стимулирующее воздействие оказало на меня знакомство с Максом Терписом, который был хореографом в Немецкой государственной опере. Швейцарец по рождению, сын пастора, он учился на архитектора и в то же время обладал таким природным чувством танца, что поднялся до своего теперешнего положения всего лишь за пять лет работы профессиональным танцовщиком, сначала поучившись у Вигман. Я часами беседовал с ним в его квартире-студии, а несколько лет спустя Максу довелось ставить танец для меня. На меня произвело большое впечатление, когда я увидел его балет, поставленный в Немецкой государственной опере. Один из танцовщиков воплощал дух барабана, и каждый удар барабана, казалось, побуждал его к созданию нового движения. Я ощутил огромную гордость, когда кто-то из труппы заметил, что тот танцовщик похож на меня, поскольку это был не кто иной, как Харальд Крёйцберг, которому суждено было вскоре приобрести международную славу.
День-два спустя танцовщики «Кролль-опера» нанесли ответный визит и пришли посмотреть одну из наших репетиций. Наступила минутная паника, когда обнаружилось, что некоторые из танцовщиков не принесли официальных костюмов для занятий, и мы опасались, что репетиционный зал будет выглядеть слишком неприглядно. Кузьму срочно отправили купить черные трико и белые сорочки. Я надел их так же, как и все остальные. Начали мы с гопака. Я выскочил на сцену, сопровождаемый оглушительным треском, и длинные белые хвосты моей немецкой рубашки струились за мной словно шлейфы, когда я танцевал вприсядку. Еще четыре танцовщика последовали за мной на сцену, и то же самое приключилось с ними со всеми. Тем не менее мы имели огромный успех.
Мы постоянно уходили из театра с желанием как можно больше узнать об искусстве страны. Я посмотрел довольно плохую постановку «Летучей мыши», где мужские партии в вальсе «Голубой Дунай» исполняли самые толстые травести, каких я когда-либо видел. Как отвратительно они выглядели в своих атласных штанишках до колен! «Кавалер роз» оказался намного интереснее, в нем каждое мгновение доставляло наслаждение. Я чуть не пропустил его, так как опасался, что не успею переодеться, а в пиджачном костюме меня не пустят. Но мне сказали, что не стоит беспокоиться.
На следующее утро ко мне подошла Павлова и сказала:
– Прошлым вечером, Элджи, мы пошли в «Оперу», в перерыве я сказала Лизе: «Посмотри, какой-то сумасшедший в розовом галстуке! Похож на Элджи». А Лиза ответила: «Это и есть Элджи». В самом деле, Элджи, тебе следует знать, что полагается носить по крайней мере черный галстук, если не вечерний костюм.
Порой она придерживалась очень строгих правил относительно официальной одежды.
Было интересно послушать современные разговоры о Павловой. Она заставила окружающих понять, что они забыли, что собой представляет по-настоящему классическая школа. Они помнили только карикатурных балерин. Но, увидев Павлову, они перестали повторять уже надоевшую фразу: «Мы снимаем свои шляпы перед Дункан, потому что она сняла свои туфли». Они поняли, что Павлова не обладает этой ужасно негибкой спиной балерины, а движения ее рук были невероятно текучими.
