Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета
– Этот мальчик – артист.
– Пока еще нет, мадам, – ответил я.
Она продолжала, обращаясь к Бесту:
– Видите, какой артист.
Я был очень взволнован всем этим.
Пиановский заболел и остался в Соединенных Штатах. Залевский вел классы, но репетиций было немного. Произошло одно странное событие: за несколько дней до того, как мы закончили сезон, нам предложили отрепетировать «Прелюдии» – прекрасный балет Фокина, поставленный на музыку «Симфонических прелюдий» Листа. Мы исполняли его в Нью-Йорке, и Фокин репетировал с нами там, но мы не могли понять, почему нам вдруг предложили его репетировать, если намеревались показать его только во время следующего турне. В действительности его больше никогда не исполняли. Именно во время этого мексиканского сезона Юрок разорился. Неприятная задача – сообщить Павловой о том, что он не сможет заплатить ей, была возложена на молодого менеджера Гарри Миллза. Когда он передал поручение, то испытал облегчение, услышав ответ Павловой:
– Что ж, Юрок платит мне восемь тысяч долларов, а кто-нибудь иной предлагает только пять, так что все в итоге сводится к одному результату.
Последний вечер сезона закончился мексиканскими танцами. В конце шляпы посыпались на сцену, и, казалось, будто мы стоим в них по колени. Павловой, Стюарт и Фриде пришлось собирать их и бросать обратно владельцам, которые в свою очередь аплодировали, когда ловили их, или свистели, когда промахивались. Затем зазвучала мексиканская песня прощания «La Golondrina»[61]. Казалось, она звучала вечно, а мы стояли на сцене, пока, наконец, не опустился занавес.
Павлова покинула нас и уехала в Калифорнию, где собиралась делать какие-то экспериментальные фильмы с Дугласом Фербенксом, фрагменты которых сохраняют черты ее гениальности и доставляют массу удовольствия тысячам людей. Один из фильмов попытались сделать с записанным звуком, что было тогда на стадии эксперимента. Теперь он только скрипит, хотя, когда я услышал его во время подготовки фильма «Бессмертный лебедь», нам сказали, что это очень интересный материал с исторической точки зрения. Я почувствовал, насколько экспериментальный характер носили эти фильмы, когда увидел вариацию из «Снежинок», которая исполнялась в костюме из «Кокетства Коломбины». Павлова исполняла ее с такой ритмической точностью, что казалось, будто ты «слышишь» музыку. После танца фильм продолжался, и был восхитительный кадр, где Павлова сказала оператору, что это все. И тогда стало понятно, что, пока она танцевала, музыки не было.
Мы покинули Мехико и направились в Веракрус, поменяв таким образом приятную весеннюю погоду на жаркую липкую жару равнин. Атмосфера в поезде скоро стала невыносимой, а маленькие станции кишели детишками, пытавшимися убедить нас купить букеты гардении, красиво аранжированные в маленьких коробочках, сделанных из бамбука. Я любил гардении, но они обладали слишком сильным запахом. Снова старые такси встретили нас на станции, и снова нам пришлось иметь дело с примитивными отелями. Нас спало по четыре человека в комнате, а на кроватях из-за жары были только проволочные матрасы. С другой стороны невысокой перегородки находился совмещенный с ванной туалет. Работает ли он? Мы сомневались. Вода была редкостью в этих краях. Один из танцовщиков вбежал в ванную, открыл все краны и вытащил пробку – вода была, но примерно через полминуты она закончилась, и больше ее не было до конца нашего там пребывания.
Очень скоро мы были уже на пути назад в Англию, путешествуя в маленьких тесных каютах второго класса. На борту был всего лишь один салон и маленькое пространство палубы. У нас возникло «профсоюзное» желание объединиться, и мы послали телеграмму месье Дандре, вернувшемуся в Англию раньше нас, где выражали свои жалобы и сообщали об имеющихся свободных каютах первого класса. Ответа мы не получили. Приехав в Лондон, я рассказал месье Дандре о нашей поездке и о телеграмме. Он сказал, что не получил ее, но удивился, услышав наши жалобы, так как Волинин писал ему о том, как все хорошо, и описывал, как каждый день играет в карты в салоне второго класса. Невзирая на трудности, это было мое первое путешествие по Карибскому морю, и погода стояла хорошая. Я попытался загорать, что привело к ужасному результату – я только обгорел. После каменистого клочка земли в Атлантике мы достигли Ла-Коруньи и с наслаждением гуляли по узким улочкам, где стояли дома с жалюзи. Было странно увидеть Мексику до Испании, а теперь я видел подлинные истоки страны. Бросалось в глаза, что большую часть работы выполняли здесь женщины, которые даже переносили большие сундуки на головах. Помню, как пил горячий шоколад, приправленный корицей, – восхитительно! Мы прибыли в Сантандер одновременно со стаей сардин. Вся гавань превратилась в массу серебряной воды, тотчас же вышли рыбачьи лодки, но, куда бы ни забрасывали сеть, эти хитрые рыбки уплывали в противоположную сторону. Наблюдая за тем, как вся стая разом развернулась, я пожалел, что труппа танцовщиков не может проделать это столь же грациозно. Я по-настоящему испытал жалость к бедным маленьким рыбкам, когда их в конце концов окружили.
Когда мы прибыли в Дувр, на борт взошел, чтобы встретить нас, наш импресарио Эдмунд Рассон. Мы пожимали друг другу руки, когда кто-то вдруг крикнул: «Смотрите!» Мы все подбежали к перилам – маленький домик, стоявший на краю сцены в «Волшебной флейте», с жалким видом плыл по водам гавани. Веревки оборвались, и множество наших костюмов и декораций погибло. Были и другие несчастные случаи – Павлова послала из Мексики домой множество прелестных маленьких экзотических птичек, предоставив их заботам своей горничной Мей. После Кубы стало холоднее, и птицы казались несчастными. Никто на судне не знал, что делать, и я поместил одну из птиц в карман своего пиджака. Похоже, ей стало лучше, и она стала понемногу порхать, но все же это не помогло. Погода была недостаточно теплой, и ни одна из птиц не выдержала поездки. Бедняжка Мей! Ей пришлось сообщить новость Павловой, обожавшей свой птичник. Однажды, когда я был в Айви-Хаус, Павлова в свободное время показала его мне и рассказала, откуда привезена каждая птица. У нее были совершенно необычные идеи по поводу них.
– Я хотела поместить их всех вместе, – заметила она, – но этот злобный, он дерется со всеми, так что пришлось его отделить.
«Злобный» смотрел на нас из своего одиночного заключения и, казалось, совершенно не испытывал раскаяния.
Глава 8. Мое первое европейское турне
К концу августа 1925 года мы оказались в Остенде и изумились тому чудесному обновлению, которое претерпела Бельгия с 1918 года. Помню, как однажды вечером меня сфотографировали с мадам после исполнения «Русского танца», имевшего огромный успех. Я так долго улыбался, что стал ощущать себя кусочком сливочного сыра. Затем – Германия, хотя не вся, но достаточно городов, чтобы совершить концертное турне.
