Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
21 сентября союзники атаковали порт и город Бастию силами двадцати одного бомбардировщика «либерейтор» и потопили пароходы «Тибериаде», «Николаус» и два небольших судна, которые были предназначены для эвакуации специальной техники. В ту же ночь на порт налетели двенадцать «веллингтонов», что привело к потере двух паромов типа «Зибель». 29 сентября тридцать шесть «либерейторов» бомбили аэродром в Борго и вывели его из строя. Однако мощные батареи 88-миллиметровых орудий, стоящие теперь очень плотно, помешали достигнуть им полного успеха, и уже к вечеру аэродром можно было снова использовать.
Большие потери несла транспортная авиация. Только 25 сентября над морем было сбито 11 транспортных «юнкерсов». Накануне подводные лодки противника торпедировали в порту Бастии пароход «Шампань». Судно удалось отремонтировать, но после выхода из порта в него опять попали две торпеды, и оно затонуло.
24 сентября я перенес свой КП из Гизоначчи на южную окраину Бастии. Там у меня случился легкий приступ малярии. Лежа в палатке, я видел, как падали в море транспортные самолеты, и наблюдал за атаками авиации на оставшиеся временные взлетные полосы. Приятной неожиданностью явилось для меня прибытие моего верного друга Рора. Он то ли не получил приказа дожидаться меня на континенте, то ли проигнорировал его, что вполне соответствовало его характеру. Поэтому он провел со мной последние две недели на островах.
Войска с плацдарма Бонифачо эвакуировали в ночь на 20 сентября – после того как были переброшены по воздуху последние подразделения 90-й гренадерской моторизованной дивизии. Порто-Веккьо наши войска покинули в ночь на 22 сентября, аэродром в Гизоначче – ночью 25-го, а в Борго – 2 октября. Шестьдесят мостов на восточной дороге и портовые сооружения в Бонифачо и Порто-Веккьо были разрушены. Район Борго был не слишком удобен в качестве аэродрома, поэтому мы использовали также аэродром в Поретте. В последние дни эвакуация по воздуху осуществлялась только по ночам, что сокращало потери. Когда были оставлены эти последние аэродромы, остаткам гарнизона, находившегося на плацдарме в Бастии, и мне самому пришлось довериться морскому транспорту. Однако затаившиеся субмарины не давали судам выйти в море, поэтому единственным средством спасения для нас оказались лихтеры с небольшой осадкой и паромы типа «Зибель». Но и на них оставалось мало надежды, так как уже начались осенние штормы. Обладая низкими мореходными качествами, они часто опрокидывались. С каждым днем мы все больше задумывались, увидим ли вообще когда-нибудь наш транспортный флот.
Когда 2 октября были оставлены последние взлетно-посадочные полосы, я доложил, что плацдарм можно удерживать только до следующего вечера. Это означало, что надо бросить несколько сотен грузовиков. Последние паромы «Зибель» должны были взять на борт какое-то количество зенитных батарей, остававшихся для удержания плацдарма. Их грузили за пределами порта, поскольку противник настолько сузил наш плацдарм с тающей на нем пехотой, что мог накрыть порт огнем своих орудий.
ВОЗВРАЩЕНИЕ С КОРСИКИ
Сражение подходило к своему драматическому финалу. Фактически мы были окружены: с суши – быстро приближающимися французскими войсками и партизанами, с моря – подводными лодками, а в воздухе господствовали явно превосходящие силы союзной авиации.
В последнюю ночь я перенес свой КП с южной окраины Бастии на север, так как противник угрожал спуститься с окрестных холмов. Прибыл транспортный флот, и началась погрузка оставшихся орудий и танков как в самом порту, так и за его пределами. У кого-то возникла мысль поджечь грузовики, которые приходилось бросать на месте. Огонь распространился на порт, угрожая причалам, и его приходилось тушить с судов. Напряженность нарастала, нам оставалось только безучастно наблюдать, как взрываются боеприпасы. Чтобы снять стресс, я искупался в море, пока Pop болтал с симпатичной француженкой, медсестрой из госпиталя. В 16.00 мы погрузились на небольшое судно, подошедшее к причалу, и уже с воды я наблюдал за последними пунктами погрузки и отдавал указания. Наше перегруженное суденышко еле держалось на плаву, а вокруг поднимались волны от падающих снарядов. Когда мы отошли чуть дальше, я перебрался на торпедный катер, но на нем не оказалось спасательных жилетов. Поэтому мы вернулись в пылающий порт, где взяли жилеты с разрушенного торпедой судна. К счастью, наши зенитные батареи, не ведущие стрельбу по воздушным целям, направили непрерывный заградительный огонь по холмам. У них имелся избыток боеприпасов, которые невозможно было погрузить, и это стало нашим спасением. Затем погрузились сами батареи, и огонь вели только орудия на судах и лихтерах, целясь по высотам, начинавшим уже исчезать из виду в вечерних сумерках.
За всю войну я не видел ничего более живописного, чем зрелище того сражения. В порту между судами вздымались фонтаны воды. Трассирующие снаряды наших корабельных орудий вычерчивали цепочку линий над городом и его предместьем. Пока грузились арьергарды, воздух сотрясали заранее подготовленные в черте города разрушительные взрывы. Потом стемнело, и внезапно грохот прекратился, за ним последовала оглушающая тишина, в которой не было слышно даже гула отходящих судов. Наблюдать за их погрузкой стало невозможно, и я даже сомневался, удастся ли ее завершить.
Я приказал еще раз подойти поближе к берегу, чтобы выяснить, что там с последними судами и частями арьергарда. Находившиеся рядом офицеры занервничали. Наконец пришла радиограмма от офицера флота, что командир арьергарда погрузил всех и направляется на континент. Я задержал свое судно еще на некоторое время, чтобы подобрать всех, кто мог еще подойти, и в 23.00 отдал приказ «Отдать концы, полный вперед!», который всем нам принес облегчение. Мы держали курс строго на север, чтобы избежать встречи с субмаринами. Я сидел на палубе, завернувшись в шинель и глядя на звезды, потом погрузился в глубокий сон. До самых первых лучей рассвета меня не разбудил ни единый звук, судно уже швартовалось в порту Ливорно.
Флотские офицеры, которые в течение ночи отвечали за наш переход, настояли – даже еще до того, как мы добрались до наших новых квартир, – на том, чтобы мы отпраздновали с ними наше благополучное прибытие. Неподалеку от этих квартир стояла часть, занимавшая побережье у Ливорно, и в ней служил мой сын. Со своей позиции на возвышенности он наблюдал, как возвращались с Корсики «юнкерсы», точно так же, как ждал меня в Сталине после недель боев в калмыцких степях. Вечером 4 октября мы вновь оказались под одной крышей на вилле Поццо принца Буонкомпаньи.
5 октября стало одним из тех дней в моей жизни, который я запомню надолго. После завтрака с сыном и моим другом Рором над расстилавшейся перед нами долиной реки Арно мы провели чудный день во Флоренции. Сводка вермахта должна была успокоить тех членов моей семьи, кто вернулся домой, потому что подтверждала вывод наших войск с Корсики, что, между прочим, означало, что я не попал в немилость. Действительно, я получил телеграмму от Гитлера, в которой он выражал одобрение моему руководству «операцией, столь совершенного проведения которой никто не мог ожидать». Позже я узнал, что был в ОКБ объектом спора, который выиграли те, кто меня поддерживал. Тем не менее, из-за моего отказа подчиниться приказу мое имя осталось в черном списке.
Следующие пять дней я приходил в себя на вилле Поццо, ежедневно навещая в Лукке своего сына, ожидавшего назначения на русский театр боевых действий. 11 октября я прибыл в штаб Кессельринга в Монте-Соракте, где узнал лишь часть того, что произошло за это время на континенте. В свой последний визит ко мне Кессельринг выразил надежду, что противник высадится не на Корсику, а на континент, где у нас было достаточно сил, чтобы сбросить его обратно в море. Его надежды оказались иллюзией: противник осуществил успешную высадку в Салерно, хотя для нас было большим успехом, что мы смогли удержать Рим. Союзники планировали высадиться в Салерно одновременно со взятием Рима итальянскими войсками и уничтожить таким образом все германские силы на полуострове. Однако благодаря комбинации угроз, силы и дипломатических переговоров Рим оставался пока в наших руках. Итальянцами командовал генерал граф Карло Кальви, зять короля. Немцы просачивались постепенно до тех пор, пока не удалось разоружить осажденные итальянские дивизии.
Германское посольство, похоже, сильно пострадало из-за прибытия немецких войск. Мой друг Pop был свидетелем стремительного бегства его сотрудников. Посла фон Макензена и генерала фон Ринтелена уже отозвали из-за их готовности вступить в переговоры с Бадольо, по этой причине они и попали в немилость, а остатки дипломатического корпуса торопились успеть на последний поезд. Посольские документы так и не были ни уничтожены, как было предписано, ни переданы германскому военному командованию.
