Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся
Валорци и я решили стать добровольцами. Выяснилось, что нам предстояло патрулировать улицы и задерживать солдат, которые шли с ворованным продовольствием от складов (застигнутых в процессе воровства было приказано расстреливать на месте). Принимая во внимание количество голодающих, вряд ли мы были способны предпринять серьезные шаги в этом направлении. Тем не менее мы отправились бродить по улицам, чем добросовестно и занимались до завтрака. Перекусив, мы возобновили прерванное занятие. Приходилось часто встречать людей, несущих ящики с галетами, мешки с мукой, макаронами...
После того как немцы изъяли все, что им приглянулось, и создали собственные складу, они вернули нам остатки старых итальянских складов. Теперь, нередко при попустительстве часовых, самые предприимчивые и самые изголодавшиеся могли без особого труда обеспечить себя продовольствием. Мы всем объясняли, что их ждет суровое наказание, и предлагали вернуть запасы обратно на склад.
* * *
Как-то раз, когда мы патрулировали улицу, мимо проехал немецкий грузовик, нагруженный буханками хлеба. На повороте одна из них вывалилась, и ее немедленно поднял оказавшийся рядом солдат. Мы его сразу остановили, потому что у него на плече и так болтался мешок с мукой.
Мы предложили счастливчику отдать хлеб другому солдату, который медленно тащился по дороге, несчастный, одетый в лохмотья, хромающий. Солдат наотрез отказался. Тогда мы приказали ему следовать за нами, намереваясь доставить его в штаб и обвинить в краже муки. Он подчинился. Услышав, что речь идет о хлебе, второй солдат, тощий южанин, запрыгал за нами по дороге, жалобно выкрикивая: "Товарищ, кусочек хлеба... Товарищ, кусочек хлеба..." Валорци и я одновременно покачали головами, словно желая сказать: "Как они все похожи, эти южане!" Даже на русском фронте не утихло извечное противостояние между итальянцами - южанами и северянами. Мы, северяне, всегда были низкого мнения о наших соотечественниках-южанах, хотя, если честно, вряд ли имели для этого основания. Тогда мы еще не осознавали всю степень своего заблуждения. И только несколькими годами позже, уже дома, я увидел по данным статистики, что в послевоенный период именно благодаря голосам южан Италия не оказалась в лапах коммунистов.
Оказалось, что электорат юга Италии более ответственно отнесся к выполнению своего гражданского долга, чем испытывающее большое самоуважение население центра и севера страны.
В итоге мы достигли компромисса. Буханку разделили пополам между обоими солдатами.
Мы спасли от расправы еще одного солдата. Немецкий часовой чуть было не пристрелил его за кражу нескольких картофелин.
* * *
В тот день мы, по собственной инициативе, ходили по домам и выясняли, в каких условиях живут солдаты. К счастью, почти у всех были запасы продовольствия, правда состоящие главным образом из галет. Но это все-таки лучше, чем ничего. Иначе несчастные не выжили бы. В каждом доме находились раненые и обмороженные. И все, без исключения, жаловались на несправедливую систему распределения продуктов.
Кое-кто еще не сумел найти для себя убежища. Из-за нехватки жилых домов в отведенном для нас секторе города люди жили в полуразрушенных, не отапливаемых, насквозь продуваемых помещениях.
Собственно говоря, мы не узнали ничего нового. Не так давно большая группа солдат разместилась в полуразрушенной хижине рядом со штабом. Сквозь огромные дыры в стенах я уже несколько дней наблюдал, как они сидят вокруг дымящего, вонючего костра.
* * *
В тот день мы увидели одну удивительно трогательную сцену. В дальней избе лежал больной, очень молодой младший лейтенант, за которым самоотверженно ухаживали парни из его взвода.
Они привезли его в город на санях и заверили нас, что не бросят командира, что бы ни случилось.
Так в осажденном городе причудливо смешались добро и зло, страдание и благородство. Но только страдание явно превышало... Мы старались утешить страждущих, но что могли сделать пустые слова?
* * *
В конце дня мы отправились с докладом к полковнику Касассе и попытались обрисовать ему обстановку в городе. Полковник, к тому времени имевший несколько нашивок за ранения на рукаве и раненный снова, выслушал нас очень внимательно. Затем он сообщил, что четыре тысячи человек каждый день получают продовольственные пайки. Я взял на себя смелость пояснить, что в городе сейчас находится не меньше восьми тысяч итальянцев, значит, около половины из них не получают продовольствия из-за неправильной системы распределения. Полковник ожесточенно замотал головой. Похоже, он ни минуты не сомневался, что число наших соотечественников в Черткове действительно не более четырех тысяч. Несколькими днями позже стали известны точные цифры. Оказалось, что в Черткове находилось 7600 человек. Так что моя цифра была близка к истине.
* * *
В тот вечер и у Валорци, и у меня было тяжело на сердце. Мы шли по улице и вели неторопливую беседу: немного поговорили о совместной учебе, потом он вспомнил свою невесту. Со всех сторон нас окружали покосившиеся деревянные лачуги, в них сидели и лежали сотни, тысячи итальянцев, с тоской наблюдая, как их конечности чернеют, пожираемые гангреной, а раны гниют. И каждый день эти люди умирали.
Вокруг беспрерывно взрывались вражеские снаряды, тоже уносившие немало человеческих жизней.
Вечером мы встретили на дороге оборванного немца, который нес в руках пироги. В день Святого Сильвестро немцам выдавали "специальный паек". Он обратился к нам на своем языке. Валорци, который неплохо говорил по-немецки, ответил. После чего немец ехидно рассмеялся и принялся осыпать нас бранью. Отвечая, мы тоже не выбирали слова. А что нам оставалось делать? Не стрелять же в него. Но Валорци еще долго переживал, вспоминая этот неприятный эпизод.
Мы тоже отметили канун Нового года. Конти предложил по этому поводу пойти спать попозже, что мы и сделали, отложив час отбоя до восьми часов вечера. Потом мы еще долго потешались над собой. Собравшись за праздничным столом под желтоватым светом горящего кабеля, мы съели минестрон, приправленный консервированным мясом, прочитали молитву, а потом просто разговаривали, старательно избегая неприятных тем (прибудет ли подкрепление, что бы нам хотелось поесть, как поживают наши семьи).
Но мысли о тех, кого мы любим, все равно не удавалось отогнать. Где они сейчас? Что делают? Может быть, не могут найти себе места от беспокойства о нас? Или весело празднуют Новый год? В конце концов, люди угомонились, и в доме воцарилась тишина. Только откуда-то издалека доносилось громкое стаккато автоматных очередей.
* * *
