Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся
* * *
Снаружи зрелище было не лучше. Снег вокруг дома покрылся слоем человеческих экскрементов, и поблизости всегда был какой-нибудь несчастный, пытающийся справить на морозе свои естественные потребности. Недалеко от входа русские пленные выкопали несколько глубоких траншей (эти пленные тоже выглядели очень жалко: в изношенных одеждах, с посиневшими от холода лицами). В траншеи укладывали трупы умерших в лазарете и близлежащих домах. Каждый день в этих братских могилах появлялся новый слой мертвых тел.
Я несколько раз приходил сюда. Иногда возле ямы друзья умершего вбивали деревянный крест, наспех сколоченный из попавшихся под руку досок. На кресте, чаще всего карандашом, было написано имя покоящегося в траншее, подразделение, где он служил, и звание. Нередко на таком самодельном памятнике можно было прочитать фразу, в тех условиях казавшуюся, мягко говоря, странной: "Caduto per la Patria" (пал за Родину). Иногда эти неглубоко вколоченные кресты падали в яму и лежали там вперемешку с телами.
Саваном для умерших служило лишь снежное покрывало.
Из офицеров 62-го батальона в лазарете остался только Лугареци. Во время штыковой атаки он получил пулевые ранения в обе руки и в грудь. Лугареци сам пожелал остаться в этом аду в надежде на то, что рано или поздно появятся врачи и медикаменты и тогда ему окажут помощь. За ним преданно ухаживал его верный ординарец Боцца, немолодой крестьянин с постоянно обеспокоенным выражением лица. В той же штыковой атаке Боцца получил пулевое ранение в плечо. Лугареци молча лежал в окружающей его грязи и вони на тюфяке. Я попытался облегчить его страдания, принеся ему немного коньяку, о котором он просил, а также добросовестно пересказав все известные мне новости.
Лугареци благодарно улыбнулся, но выглядел одиноким и очень несчастным.
Глава 22.
28-31 декабря
С появлением Антонини, Беллини, Брайды и Пиллоне жизнь в нашем маленьком домике, конечно, приобрела какие-то новые черты, но в целом не изменилась.
Около трех пополудни становилось темно. Мы ели, читали молитвы и засыпали. Много пережившие люди спали беспокойно, в темноте часто слышались стоны и испуганные вскрики. Просыпались мы, когда рассветало, то есть около семи часов утра.
Большую часть дня мы проводили не вставая с тюфяков. Всех нас одолевали невеселые мысли. Придет ли Альпийская дивизия? Доберутся ли сюда долгожданные немецкие танки? Или единственное, что нам есть смысл ждать, это смерть? Естественно, мы нередко говорили о подходе свежих подразделений, на прибытие которых уже вряд ли можно было рассчитывать. Каждый из нас изо всех сил старался открыто не показывать свое отчаяние.
Мы часто шутили, рассказывали друг другу смешные истории, происходившие с нами или нашими друзьями в далекой мирной жизни. Однажды Беллини развлекал нас целый вечер, пересказывая подвиги лейтенанта М и его друзей, которые не так давно отбыли в Италию. Мы смеялись от души.
* * *
Может показаться странным, но мы не раз обсуждали теоретические проблемы реорганизации нашей армии. Мы оказались едиными во мнении, что итальянская армия, если ее перестроить, как нам подсказывал полученный на фронте опыт, и привести в соответствие с определенными критериями, вполне может стать хорошей армией и не уступит любой другой. Главное - это не повторять серьезных ошибок, допущенных нами{13}. Мы даже составили список необходимых критериев и обсудили по очереди каждый из них. В результате получилась полная и довольно органичная картина. Но в настоящей книге я не буду вдаваться в подробности наших теоретических изысканий.
* * *
Мы все еще оставались очень слабыми физически. Наш неизменный рацион, состоящий из галет и мясных консервов, не способствовал быстрому возвращению сил и здоровья.
По этой причине я (получилось так, что именно я следил за порядком и руководил всеми хозяйственными делами в нашем доме), чтобы избавить солдат от лишней работы, не заставил их убрать два трупа, обнаруженные как-то утром прямо за нашей дверью. Это были тела немецкого солдата и русского, служившего в немецкой армии. Глаза и рот немца были широко открыты, на лице застыл ужас. У одного из них одежда была расстегнута и нижняя часть живота бесстыдно выставлена напоказ. Я не выдержал и прикрыл его обнаженное тело, тщательно застегнув все пуговицы шинели. Думаю, солдат убили партизаны.
Все, что я сделал, - это приказал, чтобы на ночь дверь всегда была закрыта на крючок, а те, кому требовалось ночью выйти по естественной надобности (что случалось довольно часто; у многих начались проблемы с мочевыми пузырями, думаю, из-за мороза), должны были соблюдать особую осторожность.
Здесь не могло не быть партизан. Рассказывали, что недалеко от передовой они зарезали немецкого офицера, а заодно и всю семью русских, в доме которых он жил. Уцелел только отец семейства, который сумел убежать к немцам. Он и рассказал, что произошло. Это было лишним доказательством того, что русские отличались не меньшей жестокостью, чем немцы.
* * *
Я выходил из дома чаще других офицеров. Мне всегда хотелось узнать последние новости или навестить знакомых. Во время одной из прогулок я заметил тело итальянского солдата, на руках которого были отличные вязаные перчатки. Поколебавшись, я снял приглянувшиеся перчатки с трупа: мои уже совершенно износились. Правда, я недолго пользовался обновкой. У меня ее почти сразу же украли.
В один из дней (по моим расчетам, это был предпоследний день года праздник святого Эудженио - мои именины) я разжился двумя носовыми платками. Мне их подарил Калифано - бывший офицер-заведующий пищеблоком 2-й батареи, ныне главный повар нашего дома. Он где-то раздобыл целую пачку. Теперь мне не нужно было отрывать куски подкладки, чтобы вытереть нос.
* * *
Наступил день Святого Сильвестро, последний день моего первого года на войне. Проснувшись после двенадцатичасового сна, мы вяло заспорили: это последний день старого года или же первый день нового? Пришлось идти в штаб и удостовериться, что сегодня действительно 31 декабря. По дороге домой я услышал, что полковник Касасса, командир 80-го пехотного полка, требует двух офицеров для выполнения специального задания.
Валорци и я решили стать добровольцами. Выяснилось, что нам предстояло патрулировать улицы и задерживать солдат, которые шли с ворованным продовольствием от складов (застигнутых в процессе воровства было приказано расстреливать на месте). Принимая во внимание количество голодающих, вряд ли мы были способны предпринять серьезные шаги в этом направлении. Тем не менее мы отправились бродить по улицам, чем добросовестно и занимались до завтрака. Перекусив, мы возобновили прерванное занятие. Приходилось часто встречать людей, несущих ящики с галетами, мешки с мукой, макаронами...
