Роберт Форте - Тимоти Лири: Искушение будущим
Таким образом, 13 марта 1961 года я пережил свой первый психоделический опыт. Был прохладный воскресный день, когда я пришел в дом Тима. В сессии также участвовали два других дипломника, Понтер Вейль и Лин К., а также жена Понтера, Карин, тюремный психиатр, доктор Мэдисон Преснелл и его жена. После того как мы расположились в комнате, Тим дал каждому по шесть маленьких розовых таблеток, каждая из которых содержала по 2 мг псилоцибина. Сам он, возможно, принял меньшую дозу. У него уже выработалась политика не акцентировать роль гида или учителя, а работать сообща, как партнеры-исследователи. Тем «в менее на всех сессиях, в которых мы принимали участие, Тим в основном задавал общий тон эксперимента.
Моя первая реакция была довольно апатичной… Я лежал на полу и выжидал, чувствуя себя очень расслабленно, но при этом и настороженно. Тим говорил, что вначале будет период некоторой дезориентации. Какое-то время я чувствовал свое тело словно подвешенным в каком- то лимбе… Внезапно я обнаружил себя в совершенно новом магическом мире. Маленькие зеленые нити грубого ковра плясали и извивались, словно масса червей, но смотреть на это было приятно. Огни, отражающиеся в стеклянной поверхности кофейного столика, сияли влажным свечением. Мебель, стены, пол — все пульсировало и извивалось в медленных волнах, словно вся комната дышала. Я чувствовал себя словно внутри какой-то живой структуры, огромной клетки. При этом ритм волновых движений комнаты совпадал с ритмом моего дыхания.
В этих экстраординарных изменениях восприятия не было ничего пугающего, наоборот, это было очень приятно. Подспудно сохранялась уверенность, что все-таки эта комната имеет твердые стены и пол и т. д. Обычный мир не был отменен, он был расширен, продлен, оживлен и сделался бесконечно более интересным. К примеру, я был полностью поглощен разглядыванием мерцающих граней предметов и удивительно красивых световых узоров. Энергия пульсировала и вилась по краям предметов и изливалась из них. Телефон был подлинным чудом, кристаллической скульптурой, инкрустированной бриллиантами и жемчугом, и при этом он дышал, двигался, видоизменялся, словно живой.
Одновременно с этим необыкновенным праздником чувств Понтер и я включились в какое-то вербальное взаимодействие, серьезно-шутливый обмен философскими репликами, от которого нас сотрясали приступы смеха. Слова и идеи взрывались в мозгу, рождая многоуровневые волны значений, вызывая каскады чувств и физических ощущений. Глубокие философские вопросы рождались и растворялись в потоках парадоксов и абсурдных загадок, сопровождаясь конвульсивным смехом…
Когда я закрывал глаза, фантастически прекрасные и сложные геометрические узоры переплетались за моими веками, разворачиваясь, переплетаясь, двигаясь с большой скоростью. Время от времени появлялись образы прекрасных камней или каких-то частей тел, но ни один из образов не существовал достаточно долго, чтобы стать чем-то определенным. Я чувствовал, будто мои глаза излучают белый горячий свет; мой рот, органы чувств на лице и на всем теле светились, вспыхивали, сверкали жидким светом, мои нервные окончания потрескивали белым свечением; кровь в моих венах кипела, как потоки лавы. Моя кожа обнимала меня, оборачивала меня, будучи при этом сухой и влажной одновременно, горячей и холодной, это было почти невыносимо приятное ощущение.
Момент паники, который я вскоре испытал, иллюстрирует мощную способность психоделика усиливать чувства. Когда я взглянул на лица окружающих, они были светлы, и сильны, и чисты. «Вот так, наверное, выглядят архангелы», — подумал я. Все были словно обнажены, лишены оболочки из притворства, недомолвок и лицемерия. Каждый был честен перед самим собой и не испытывал стыда. Я смотрел на них без смущения и с искренним восхищением. В этот момент все лица были подсвечены мягким зеленоватым светом. Я посмотрел на Карин через комнату и сказал ей, что она прекрасна и что я люблю ее. Она только молча взглянула на меня в ответ. Потом она встала, намереваясь выйти из комнаты (возможно, в туалет). Я начал паниковать. Я стал умолять ее не уходить, убеждая, что могут случиться ужасные вещи, если она уйдет. Лин, которая сидела рядом со мной, сказала, что все будет в порядке, но я все больше и больше расстраивался, уговаривая Карин не выходить из комнаты. Карин сказала, что-она сейчас вер-нется, но я сказал: «Нет, нет, не уходи!» Она спросила: «Что случится, если я уйду?» Я ответил голосом, полным отча-яния: «Случится что-то ужасное, я не знаю… музыка остановится». Тут она вышла из комнаты, и этот момент иден-тифицировался в моем сознании с сильнейшим чувством потерянности, которое я когда-либо испытывал — это был момент острой муки. Но когда она вышла, я внезапно успокоился и почувствовал себя прекрасно, сам этому уди-вившись. Я сказал Лин: «Она вышла, и все в порядке». И Лин ответила: «Да, все в порядке».
Затем, крепко обняв Лин, я почувствовал, что резко уменьшаюсь в размерах… Я быстро двигался назад во времени, к детскому сознанию.
Я действительно на какой-то момент почувствовал себя ребенком, вплоть до ощущения детской бутылочки у себя во рту. И потом так же быстро я вернулся во взрослое состояние настороженности.
В какой-то момент я заметил, что интенсивность пе-реживаний идет на убыль, словно медленно сглаживается. Мое тело чувствовало приятное тепло и успокоенность. Я понял, что мое нормальное восприятие мира было задушено многими запретами, которые я каким-то образом принял. Например, я вышел на крыльцо и увидел там коробку. Я заглянул внутрь, обнаружил в ней мусор и немедленно отвернулся. Затем я понял, что не должен был отворачиваться, что это было нормально смотреть на ее содержимое, что у меня всегда есть выбор, что я не связан системой правил и запретов, определяющих, что можно, а что нельзя делать.
Это, возможно, было самое значимое откровение во всем этом опыте: открытие, что я был связан внутренними запретами, что то, что можно, а что нельзя, определялось не внешними силами и что свобода выбора остается за мной. Чтобы опробовать свою вновь обретенную свободу, я принялся лепить снежки и бро-сать их в занавешенное окно комнаты, в которой находилась вся группа. Мне было очень весело. Тим, очевидно, понял мое настроение, он ухмыльнулся и принялся кидать какие-то маленькие оранжевые подушечки в окно, отвечая на мои снежки. Эта игра родила во мне ощущение свежести и внезапной чистоты, я чувствовал себя невероятно счастливым.
Этот первый опыт с псилоцибином оказал огромное влияние на мою жизнь. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного, никогда не был ближе к своему истинному я и никогда раньше не испытывал такую остроту мыслей и чувств. Одновременно я внимательно наблюдал за людьми и предметами вокруг себя и не терял связи с той реальностью, которой является наш обычный мир. Наоборот, обыкновенное восприятие тоже усилилось и ожило. Это была полная чушь — называть эти наркотики «галлюциногенными», в том смысле, что галлюцинация это что-то, чего на самом деле нет.
