Владимир Карпенко - Щорс
Текущие дела тоже не застаивались. Вскрылось — коммунисты проявляют небрежность к военным занятиям. Постановили: занятия проводить с 8 до 9 с половиной. Заведующий отделом продовольствия высказал тревогу, что из-за массовых реквизиций приток хлеба с Украины совершенно прекратился и поселку угрожает голод. Обязали продотдел вступить в переговоры с представителями украинского синдиката о скорейшей доставке одного вагона муки. Временным заместителем заболевшего Ермишина на посту предревкома избрали Никитченко.
Ровно 10. Уложились в два часа.
Иванов, принимая протокол, восхищался:
— По-военному, Николай Александрович, всегда буду вводить тебя в президиум. Мне за год не удалось достичь такого успеха в проведении партсобраний. А ты за какую-нибудь неделю… Уж больно слов у нас, гражданских, много. Ей-богу.
— Открою секрет… Времени у меня в обрез. Встречаю начальство.
Прощаясь, Николай приложил руку к козырьку.
Случилось поздно вечером.
С утра Николай возился с начальством. Петренко сопровождал важного гостя с советской стороны. По виду военный, недавно ходил в больших чинах. Официально не представлялся; Петренко шепнул: консультант, мол, оперативного отдела Наркомвоена. В дивизии он уже несколько дней; побывал во всех полках. Сейчас, проездом в Серпухов, задержался в Унече. На закате солнца Николай усадил их в поезд на Брянск.
Не удалось с глазу на глаз побыть с начальником штаба дивизии. Из коротких реплик его, намеков понял, что большие события назревают, не заставят теперь долго ждать. Конечно, речь о Советской России — не случайно здесь этот консультант. Происходят какие-то изменения и у них в дивизии. Непонятное делается с Крапивянским, будто смещают. Не от Петренко пошло — его сопроводителей. У таращанцев тоже намечаются новшества: вместо Барона в командование полком будто бы вступает Василий Боженко. О том в Унече уже слыхали. Что сообщил Петренко определенно: дивизия перемещается на другой участок, южнее, ко Льгову. Предупредил: готовьтесь, ждите приказа. Посоветовал вывести третий батальон из Брянска. С комбатом Барабашом он, комполка, еще толком и незнаком: видались как-то на бегу.
Вечером, уже по-темному, Николай попал к себе в штаб. Снял усталость холодной водой, умывшись до пояса; ординарец подогрел ужин. Не елось — привык с Коцаром. Со вчерашнего опустела его комнатка; опустело и на душе у Николая. Остро ощутил одиночество. Коцара отозвал ЦВРК; с ним отбыл и Исакович. Привык к обоим; почувствовал, как их не хватает. Сейчас, сопоставляя факты, слухи, он начал догадываться, зачем они понадобились. Вероятно, в дивизии укрепляется, политотдел. Подумал и о своем наболевшем: ни Константин Лугинец, ни Михалдыка явно не «тянут». Колотить себя в грудь, кичась социальным происхождением, каторгой, страшно мало, да и устарело. Нужны подготовленные, политически грамотные партработники, с большим тактом, чутким сердцем. Бойца окриком нынче не возьмешь, как, бывало, царского солдата; умеючи добирайся до души, овладевай сознанием. Ни тот, ни другой такими качествами не обладают. С Исаковичем был разговор. Тот указал на Барабаша; обещал посоветоваться в политотделе дивизии. Рекомендует Барабаша и Унечский ревком — опытный партработник, организатор. Сразу встанет вопрос о комбате: кем Барабаша заменить?
В штабной комнате, увидав пустой столик Никиты. Николай подумал, кого бы назначить адъютантом. Где-то среди дня являлась мысль: «Квятека». Ротный из него получается толковый, курсы краскомов пошли впрок. Но и адъютант полка нужен не дурак…
— Николай Александрович, подпишите.
Во взгляде Щорса было такое, что заставило Осипова выйти из-за стола, разъяснить:
— В Брянск. Приказ Барабашу прибыть с батальоном… Посылаем Михалдыку. Человек он более всех свободный в полку, к тому же… с кулаком. «Братишек» там до черта. А он сможет с ними…
Не пригляделся еще к начальнику штаба. Неделя прошла, как живут под одной крышей. Срок немалый. Каждый день видятся, решают, сидят за обеденным столом, а определенного сказать о нем не может. Что-то в его лице, гладко выбритом, в холодном взгляде выпуклых глаз не дается ему, ускользает. О Михалдыке сказал скверно. С трудом удержался, чтобы не сделать замечание. Поставив подпись, протянул бумажку.
— Пусть отъезжает немедленно.
— Распоряжусь.
Ворвался Божора. Без папахи, волосы разметались по мокрому лбу, гимнастерка располосована от ворота до ремня; бурку волочил по земле.
— Восс…сста-ание!.. — выдавил он, дергая шеей. Сглотнув ком, продолжал отчетливее: — Вырвался еле… Пулеметчики, ссво-олллочи!.. И мои… конники… Пулеметы выкатили…
Холодом занялось в груди. Поправляя под ремнем складки, Николай вплотную подошел к черному вестнику. Мысль работала четко; уже осознав всю беду, какую обрисовывал ему не однажды чрезвычком Трифонов, он усиленно искал выход. Пулеметчики, конники… А что роты? Тоже ухватились за винтовки? Оружие, патроны в бараках…
— А роты… тоже?
— Вроде и там буза… Один из моих, слыхал, драл глотку… «Айда… пехоту!» Сунут сюда, на штаб, Николай Александрович. Бить «офицерье»…
В подтверждение слов Божоры над крышей прошла пулеметная очередь. Из «льюиса», ручного пулемета. И не издалека. Послышались винтовочные выстрелы. Да, уже в поселке… Николай повернулся к Зубову и Квятеку. Опорожнив кобуры, они молча ждали приказа.
— В батальоны!
Шум, гортанные голоса подступили к самым воротам. Вбежал часовой с перекошенным от страха ртом. Он успел запереть чуланную дверь. Напористый залп и треск раздробленного дерева заполнил весь дом. Поняв, что чуда произойти не может, Николай сделал знак следовать за ним. Метнулся в свою комнатку. Помнит, окно выходит в сад…
Недавнее казалось кошмарным сном. Так и не смогли они пробиться к батальонам. Пулеметчики, конники и пушкари, окружив плотно бараки, держали под прицелом орудий и «максимов» все двери. Выпускали, кто брался за винтовку и вливался к ним. Зубова признали в темноте; ушел каким-то чудом. Жалуясь на боль в глазу, делился виденным:
— Четвертая рота в бараке… Подперли дверь дрючком. Эти, бандюги. Два «максима» уставились… Винтовки вытащили, ворохом, тут же в грязи валяются…
Разъяренная толпа, подогретая самогонкой, всю ночь горланила в поселке, разнося в щепы еврейские лавочки, грабя богатые дома; запылала какая-то постройка. К вечеру волна откатилась к баракам…
Так прошла еще ночь. Видя, что стрелковые роты не поддерживают, зачинщики тайком уходили в лес. За ними, бросая винтовки, покидали полк и бойцы, поддавшиеся на громкие голоса. Утром у семафора со стороны Брянска, пыхтя, остановился тяжелый бронепоезд; сзади двигался состав теплушек — прибыл рабочий отряд Барабаша, третий батальон. Ездил все-таки Михалдыка.
