Нури Халилов - Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941–1944
Чтобы кормить 335 человек боевого отряда и гражданского лагеря, надо было ежедневно резать одну скотину. Моими резчиками были Шабан Чибин, Рамазан Асан, Александров, Никулин. Они сами выбирали из стада очередную скотину на убой. Мясо потом разделывали и по списку раздавали по группам. Из кожи зарезанной коровы или быка делали постолы или покрывали ими верха шалашей.
Постоянно нужно было искать средства к существованию. Я направил все три подводы по сожженным деревням. В Баксане мы открыли придворовые ямы, откуда достали картофель и фасоль. Из другой деревни привезли целый ящик фарфоровой посуды: тарелки, блюда, подносы, ложки, вилки. Появились терки для помола зерна на муку и крупы. Посоветовавшись со стариками, решили построить один большой навес, в котором хранить продукты и некоторое имущество. Все это быстро построили из нарубленных деревьев, накрыли шкурами.
Из моего лагеря получился настоящий колхоз. Сейчас много говорят о голоде среди партизан, это – правда, но так было не всегда. В конце 1943 года, вероятно, был самый лучший период. Ко мне в хозяйственный лагерь часто приходили гости. Первым был лесничий из Тав-Даира Сугей, сын Къали. Знали мы друг друга еще до войны. Он пришел ко мне в шалаш. Мы поговорили о семье, о знакомых. Эльза приготовила чебуреки, поставила чай. Поблагодарив за гостеприимство, он ушел.
Потом меня проведал мой братишка Джемиль. Он тоже был в 21-м отряде, но его группа располагалась на Чуянской заставе. Она находилась на перекрестке лесных дорог Тав-Кипчак – Баксан. Эта была наша последняя встреча. Его также угостили чебуреками. Переночевав в нашем шалаше, он ушел на заставу, где командиром группы был матрос Алексей Калашников[143].
Сильный прочес был 17 ноября 1943 года. Все началось с обстрела леса из пушек и минометов. В небе появилось с десяток самолетов, которые, израсходовав свой боезапас и топливо, улетали, а потом возвращались вновь. Особенно было страшно, когда над лесом появлялась «рама». Это специальный самолет-корректировщик. Ее летчик все видит и передает по радио, куда надо стрелять, что надо бомбить. «Рама» летает невысоко, плавно. Сбить ее невозможно, так как она бронирована. На ней установлены оптические приборы.
Обстрел леса был сильный, но в глубь леса пехота противника не шла. На одном участке леса я заметил переносные ручные «катюши». Подошел к командиру, человеку 45–50 лет. Он назвался Степановым[144]. Они готовились выпустить очередной залп по фашистскому танку, который нас обстреливал.
«Катюша» выстрелила, и было видно, что в танк попали. Он загорелся. Другая такая же установка дала залп по другой огневой точке – 77-мм пушке. Тоже было точное попадание. Сгорела и пушка, и ее расчет. Эти и другие «катюши» были переброшены к нам в лес с Большой земли с аэродрома Пашкова под Краснодаром.
Таких прочесов было много, но в глубь леса партизаны карателей не пускали.
В начале декабря 1943 года ко мне в гражданский лагерь пришли командир 21-го отряда Иван Сырьев и комиссар Эммануил Грабовецкий. Они собрали моих людей, поговорили о делах. Посмотрели наше хозяйство. Остались очень довольны. Их покормили чебуреками.
Наряду с обычными гостями, были и необычные – представители НКВД, Смерша. Они вежливо расспрашивали меня, все подробно записывали. Искали темные пятна в моей биографии. Ничего плохого мне не сказали и не сделали. Как пришли, так и ушли. Приходили они, как правило, по два-три человека. Осматривали мое хозяйство, беседовали с людьми. Эти люди были в новенькой армейской форме с погонами от старшего лейтенанта до капитана. Было видно, что они прилетели с Большой земли.
Ту картошку и зерно, которое мы взяли в деревне Баксан, девать было некуда. Мы решили организовать еще одну базу, у самой реки Бурульчи. Заведующим этой базой я назначил сестренку Наджие.
Когда я вернулся с очередной продовольственной операции, мне сказали, что приходили из Центрального штаба, проводили собрание. Сказали, что надо избрать председателя Розентальского лесного сельского совета. Все выдвинули мою кандидатуру, а потом и проголосовали.
Через балку на южной стороне расположился гражданский лагерь 19-го отряда, которым командовал Сакович[145], а гражданским лагерем – майор Харченко[146]. У них жизнь была намного тяжелее. Если доставали продукты, то раздавали по граммам. Скота и лошадей у них не было, подвод тоже. По деревням в поисках продуктов они не ездили. Все партизаны были в основном из деревень Суюн-Аджи, Бура, Ивановка, Мамак. Деревни эти были бедные, да и организатора хорошего не было. Все завидовали мне. Иногда просились, чтобы я взял их с собой в поход за продуктами. Дважды я брал по пять-шесть человек в походы на Баксан и Розенталь. Из Суюн-Аджи в их отряде были Аня Босова, Николай Черняк, Рустем Исмаилов, а в гражданском лагере – семья Мамута и Халиля Османовых, моего тестя Абдурефия, сапожника Сеит-Бекира, плотника Джафера Курукчи.
Для охраны лагеря у меня было две винтовки и ружья. Как-то подростки, бродя по лесу, нашли пять полуавтоматов Симонова. Рядом лежали мертвые тела партизан, погибших от голода в зиму 1941/42 года. Винтовки поржавели, но мы их почистили и проверели на годность – годные!
Пять человек я послал в Тернаир устроить там засаду. Вскоре они увидели румынскую повозку, к которой была привязана оседланная лошадь. В бидарке лежали офицер, сержант и двое повозочных. Мальчишки неожиданно их обстреляли. Всех четверых убили сразу. Повозку с пятью винтовками и патронами пригнали в лагерь. Кроме этого, они забрали себе наган командира и его личные вещи. Потом пацаны откуда-то притащили еще несколько винтовок. Количество оружия в хозлагере достигло 22 единиц. Можно было вооружить целый отряд. Теперь, отправляясь на продовольственную операцию, мы представляли внушительную силу. Вооружены были даже кучеры. Ездовую лошадь я оставил себе. Она была стриженая, серая и очень умная, обученная верховой езде.
Меня вызвал к себе в штаб командир отряда и предупредил, чтобы я при выходе на продоперации ставил в известность его или комиссара, что они могут дать мне в поддержку взвод или группу. Я с ними охотно согласился.
9 декабря 1943 года мы участвовали в Зуйской операции. Проводилась она силами 1-й и нашей 5-й бригады под общим командованием командира 1-й бригады Федора Федоренко[147]. Были хорошо изучены подходы к селу, а уже в нем – местонахождение комендатуры, тюрьмы, размещение войск. К каждому объекту был прикреплен специальный отряд. Каждый боец знал свою задачу.
К обеду этого же дня я с двумя повозками поехал в Баксан за продуктами. На пути меня встретил командир отряда Сырьев и спросил, куда я еду. Я ответил, что в Баксан за картошкой. Он приказал остановиться и ждать. Принесли минометы, на каждую нашу бричку погрузили по два миномета и мины к ним. Подождали до темноты, а потом поехали к намеченным пунктам возле Зуи. Там ждали команды. К 2 часам ночи все отряды заняли намеченные места, откуда они должны были атаковать. Минеры заминировали дорогу Симферополь – Феодосия и телеграфные столбы. В 2 часа ночи на небе показалась зеленая ракета, и все пришло в движение. Сначала взорвали телеграфные столбы, напали на двухэтажную школу, которую немцы превратили в казарму. Напали на тюрьму, где находилось 39 граждан, приговоренных к смерти, на комендатуру. Особенно упорное сопротивление оказал карательный батальон в школе. Ее штурмовали бойцы двух отрядов. Первый этаж был освобожден, но на втором оказывали сильное сопротивление. Тех, кто выпрыгивал, убивали сразу же. Только к 3 часам ночи школу удалось захватить. Из тюрьмы были освобождены все заключенные, и их забрали с собой в лес. Была захвачена комендатура, но самому коменданту Альберту удалось бежать через окно. По дворам жителей мы раскидали наши листовки и газеты с Большой земли. Когда показалась красная ракета, все вновь собрались в намеченные для отхода пункты. Проверил наличие бойцов. У нас был один убит и один ранен. Фашисты же потеряли не менее 50 человек.
