Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Пришла расстроенная. Молча
Пальто суконное сняла.
Дышал туман холодной ночи
За жуткой чернотой стекла.

И на кровать упав в бессилье,
Я поняла, что счастья нет.
Все щели на стене сквозили
И пропускали тусклый свет.

Сжимались судорожно пальцы,
К подушке прикасался лоб.
А дождь не уставал стучаться
В моё туманное стекло.

Коса распущена небрежно
И перевязана рука…
Я поняла, что безутешна,
Что не нужна моя тоска.

Когда души коснутся звоны
И жадный взгляд скользнёт опять,
Я поняла, что глаз зелёных
Уже не нужно поднимать.

Не нужно слов, не нужно грубой
Игры с проверенным концом,
Когда до боли сжаты губы,
Гримасой скорчено лицо.

Дёргают порывы ветра ставни.
За стеной туманом дышит ночь.
В темноте блуждают мысли давние,
Бьётся сердце глуше и короче.

Для чего грустить о невозможном,
Для чего так больно упрекать?
Ведь давно в тумане сердце брошено
И сгорело в огненном закате.

Где-то снилась радость, где-то веселье,
Только здесь мертво и темно.
Западные ветры жалобно свистели
И задували в моё окно.

Было тоскливо, мертво и скучно,
Сердце сжалось глухой тоской.
Гаснущие шаги бились однозвучно
И отцветали там, далеко.

Там, за стеною холод тумана,
Темень и дождь, не видно ни зги.
Около окошка тихо и обманно
Жуткой тоской звучали шаги.

За стеной говорили долго
И слова их скользили в ночь.
Я старалась себя превозмочь,
И в руках дрожала иголка.

Опьянял керосиновый чад
И дразнили чужие речи…
И, губами беззвучно крича,
Я неловко сжимала плечи.

Чуть склонённая над столом,
Оглушённая их словами,
Я до боли сжимала лоб
Забинтованными руками.

Уронила на пол платок,
Уколола иголкой руку.
И хотелось мне, чтоб никто
Не узнал безмолвную муку.

И хотелось кричать без конца,
Заглушая чужие речи,
Чтобы понял туманный вечер
Неподвижность злого лица.

И ждала я светлого чуда,
Чтобы мёртвой душе помочь.
За стеной звенела посуда
И слова ускользали в ночь.

Чад керосиновый…
Низенький потолок…
Руки бессильные…
Вязаный, серый платок…

Стена закоптелая…
За одеялом окно.
Мысли несмелые
О том, что прошло давно.

Светлые волосы…
Бледность усталых лиц.
Шёпот тихого голоса.
Холод пустых страниц.

Тень прихотливая
Лежит на большом столе…
Мысли такие лживые
Тают во мгле.

Я люблю сама себя
Больше всего.
День бесцельный погубя,
Вспоминаю его.

Буду думать, буду ждать
Светлую блажь.
Друг мой — синяя тетрадь
И карандаш.

Буду плакать по ночам,
Вечно одна.
Тень у моего плеча
И тишина.

В золотом полубреду
Мне хорошо.
Я сама себя найду
Карандашом.

Он на белизну страниц
Бросит печаль.
Окрылённых небылиц
Больше не жаль.

Пусть всё в жизни порвалось,
Что мне терять?
Спала на плечо волос
Светлая прядь.

Я сама с собой вдвоём
Буду сильней.
Сердце ровное моё —
Маятник мне.

Я в этот час схожу с ума,
Пишу стихи и жадно внемлю,
Как ветер обнимает землю,
Как нервно шевелится тьма.

Роняют губы трепет жгучий,
Недвижен взгляд зелёных: глаз.
Зловещей, грозовою тучей
За дверью стонет тёмный час.

Красивы белые страницы,
Душа бездонна и пьяна,
И уж не хочет, уж боится
Искать безумия до дна.

Пройдёт эта шумная ночь,
Пройдёт это время тоски.
И можно ли горю помочь
Чуть видным движеньем руки?

И можно ли верить словам
В тот лживый и радостный час,
Когда заблестели едва
Зрачки чуть расширенных глаз?

Неискренних губ не понять,
Не вспомнить сочувственных слов.
Мертва и туманна тетрадь
Со звеньями звонких стихов.

В борьбе с переменной судьбой
Сотрётся вечерняя мгла,
Забудется тихая боль
У тёмного глянца окна.

Пройдёт с этим ветром тоска
И вспомнится только не раз
Жестокое что-то в зрачках
Зелёных расширенных глаз.

Я помню этот взгляд пронзающий,
Прикосновенье тёплых рук,
И трепет мысли опьяняющей,
И сердца беспокойный стук…

Дрожанье плеч, движенья гибкие,
Волос спадающая прядь.
И губы с медленной улыбкою…
Их не узнать и не понять.

Молчанье… Им душа утешена…
Порой — чуть слышные слова,
Когда забилось сердце бешено
И закружилась голова.

Зелёных глаз уже не спрячу я…
Пусть душит хмель, идёт гроза!
Душа, по-новому горячая,
Упала в жгучие глаза…
31/ XII, 1923